Результаты поиска по \"историческое христианство\". В более конкретном плане религию Третьего Завета Мережковский сводит к двум основным, как он говорит, вопросам: отношение духа и плоти, церкви и государства Святая плоть мережковский

Глубинная причина болезней христианской цивилизации. В чём эти болезни заключались

Явные катастрофы в жизни христианской цивилизации

Что такое светское государство

6. О Русском народе

Судьба русского народа и его государства может быть понята только в контексте всей истории человечества, понятой по-христиански. А наиболее правильным пониманием Христианства является, на мой взгляд, православное его понимание.

Вне такого контекста судьба русского народа (как, впрочем, и всякого другого) может быть понята так же ущербно, как понимается всякая часть неизвестного целого, вырванная из этого целого.

Но почему, размышляя об истории Христианства, я выделяю в ней роль именно русского народа? Только ли потому, что это самый большой православный народ, ставший после гибели Византийской империи основным носителем Православия? Или не только поэтому?..

Роль евреев в истории заключалась в том, что Бог дал через них всему человечеству основополагающие знания о самом Себе, о созданном Им мире и человеческой истории. Но мало того. Их роль заключалась ещё и в том, что они послужили в лице Пресвятой Богородицы самой достойной частью всего человечества для воплощения через неё Бога в лице Иисуса Христа. Однако и этого недостаточно для понимания роли евреев в истории. Именно они (а точнее - лучшие из них) стали первыми учениками Иисуса Христа и Его проповедниками среди других народов. А в силу этого и величайшими учителями всех христиан в мире.

То обстоятельство, что евреи в их истории вели себя часто не лучшим образом (выражаясь предельно мягко), не должно перечёркивать их великих заслуг, обозначенных выше.

И даже то обстоятельство, что они, в их организующем центре, приговорили к распятию на кресте пришедшего к ним Богочеловека Иисуса Христа и взяли на себя ответственность за Его убийство («кровь Его на нас и на детях наших», Мф. 27, 25), а в дальнейшем стали самыми лютыми врагами последователей Христа, не должно перечёркивать того доброго, что они сделали в истории.

Всякое одностороннее суждение о евреях уподобляет судящих о них худшим из евреев, которые извратили неоднозначное отношение Бога к язычникам и тем самым извратили своё понимание своей собственной миссии в истории. Что стало причиной отвержения ими Иисуса Христа и последующей их разрушительной роли в истории человечества.

«Апостол язычников» Павел предупреждал бывших язычников, принявших благую весть о Христе, об опасности повторения ими греха самопревозношения, которым еврейское большинство отломилось от правой веры. Он учил христиан из язычников смиренно думать о себе и не перечёркивать того доброго, что сделали лучшие из евреев в прошлом (Римлянам, гл.9 и 11).

Другим великим народом, сыгравшим выдающуюся роль в истории Христианства, были греки. Будучи ещё язычниками, они создали высокое для своего времени искусство мысли, которым обогатили всё человечество.

Они выработали новый вид языка, предназначенный для выражения тончайших мировоззренческих смыслов, которых не было ни в общенародном греческом языке, ни в литературном их языке, ни в специальных их языках - математическом, медицинском и музыкальном. Ни в других специальных их языках.

Философский язык был тоже специальным их языком, но его значение стало неизмеримо большим, чем значение других специальных языков. Он стал тем инструментом, который был использован в дальнейшем христианскими богословами для раскрытия ветхозаветных и новозаветных истин. Да и самими христианскими богословами стали, в основном, тоже греки, что не было, конечно, случайностью. А если не греки, то их соседи, воспитанные на греческой философской культуре.

Если лучшие из ветхозаветных и новозаветных евреев помогали Богу заложить фундамент Церкви, то лучшие из дохристианских и христианских греков помогали Ему в возведении её стен и внутреннего её устройства. Но, разумеется, сказанное есть только сравнение, потому что Церковь не здание, а нечто гораздо большее.

Однако роль греческой философии не исчерпывается сказанным. Она разрушала языческие верования греков и соседних с ними народов и подготавливала тем самым их сознание к восприятию истин Христианства задолго до его появления в истории. А разрушала она языческие верования двояким образом.

Одни из дохристианских греческих философов ставили под сомнение или даже открыто отрицали верования язычников. Это были, в основном, материалисты. Но не только они.

Другие, наоборот, старались совмещать языческое многобожие с возвышенным единобожием, причём высказывали иногда такие высокие мысли, которые вошли в дальнейшем в идейный арсенал Христианства. Так, например, мысли о Боге как абсолютном Благе и о невыразимости Божества человеческими словами были высказаны впервые именно ими.

Выразителями таких прохристианских идей были, например, Сократ, Платон и Аристотель, которых некоторые Св. Отцы называли «христианами до Христа». Но ещё больше приблизился к христианским представлениям о Боге и созданном Им мире иудей Филон Александрийский (25 г. до Р.Х. - 50 г. после Р.Х.). Приблизился потому, что, оставаясь правоверным ветхозаветным иудеем, находился, вместе с тем, под влиянием греческой философии, особенно Платона.

Третьим великим народом в истории Христианства были римляне. Подобно дохристианским грекам, не подозревавшим о том, что они подготавливают своей философией почву для произрастания на ней евангельских семян, они тоже не подозревали о том, что своими завоеваниями и своим юридическим гением служат неизвестному им Богу.

Если бы римляне не создали великой империи, раскинувшейся по всему Средиземноморью, с её великолепными дорогами и сравнительной безопасностью на них, то проповедь Христианства была бы невозможна. Или, по меньшей мере, затруднена чрезвычайно.

Если бы на месте империи остались, как в прошлом, враждующие между собою народы, каждый из которых говорил только на собственном языке, то проповедь Христианства была бы затруднена чрезвычайно.

Если бы на месте Империи остались, как в прошлом, враждующие между собою народы, каждый из которых говорил только на собственном языке, то проповедь Христианства была бы затруднена тем более. Замкнутые на своей сугубо национальной или даже на сугубо племенной жизни, они были бы не способны ни на восприятие высших идей, ни даже на совершенствование своей собственной внешней организации. А если даже способны, то в самой незначительной степени.

Но что же такого ценного внёс русский народ в историю Христианства? На первый взгляд, почти ничего. Или, точнее, его вклад несравним по своей важности с тем вкладом, который внесли в неё евреи, греки и римляне. Русский народ не участвовал ни в закладке основ христианской Церкви, ни в возведении её стен и внутренней её отделки, ни в создании условий для её распространения среди больших народов.

Хотя, конечно, он распространил православную веру на одной шестой части Земли. Он породил множество святых. Он создал великую иконопись, равной которой нет (за редчайшими исключениями) во всём мире. Он породил Достоевского, этого властителя дум едва ли не всех современных людей, думающих о смысле человеческой жизни.

Кроме того, русский народ оказался, похоже, самым спорным народом в мире. Ни один другой народ не удостоился таких крайних оценок, исключающих друг друга полностью. И такого разнообразия в этих оценках. Но случайно ли это?

«Странные вы люди, русские, - сказал нашему офицеру на Кавказе местный татарин - Драться никто с вами не сладит, а пользоваться своими победами не умеете. Ну, что вы получаете от всех здешних богатых стран? Ровно ничего. Вы оставляете себе только труды и расходы, а выгоды отдаёте одним туземцам над другими, и никто вам не благодарен, а недовольных множество». Эти слова запечатлел как характерные для многих местных иноплеменников историк Михаил Погодин («Вечное начало. Русский дух», Москва, Институт русской цивилизации, 2011, с. 47).

«Россия сгнила ещё до того, как созрела», - сказал остроумный Вольтер. «Россия это страна, граничащая с Богом», - писал австрийский поэт Рильке. «Русские - это недочеловеки», - считал Гитлер. «Мы - русские!.. Какой восторг!» - воскликнул Суворов.

«Мы, русские, друг друга едим и тем сыты бываем», - эти слова цитировал ещё Юрий Крижанич. И они не устарели с тех пор.

А прибалтийский немец Вальтер Шубарт писал нечто иное: «Только Россия способна одухотворить человеческий род, погрязший в вещности и испорченный жаждой власти».

«Одинокие в мире, - вещал П.Я. Чаадаев в «Первом философическом письме», - мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чём не содействовали движению вперёд человеческого разума, а всё, что досталось нам от этого движения, мы исказили!»

Но если так, - думаю я, - то как же мог такой бездарный народ создать такой богатый язык, каким является, по словам знатоков, язык русский?.. Это загадка.

Однако, с другой стороны, - продолжаю думать я, - как мог русский народ, если он такой хороший, каким его иногда считают, создать столь знаменитый своим безобразием русский мат, которым ругается не только он сам, но даже, как говорят, моряки в портах всего мира? Да и не только моряки. Да и не только в морских портах.

«Русских положили возле параши - и правильно сделали!» - решила еврейская девушка Новодворская.

А англичанин Стивен Грахам писал веком раньше её: «Я люблю Россию. Она для меня в некотором смысле есть нечто большее, чем моя родная страна» (Н.О. Лосский «Характер русского народа», М. 2005, с. 42).

«Увезите меня отсюда, - просил создатель первой русской национальной оперы Михаил Глинка - я достаточно терпел эту гнусную страну...». И Пушкин писал нечто похожее: «Чёрт догадал меня родиться в России с душою и талантом». И, что показательно, писал эти слова не в зелёной юности, а в, казалось бы, зрелости, всего лишь за год до смерти. Но уже через полгода после этих слов написал в ответ на русофобское письмо Чаадаева нечто прямо противоположное: «Клянусь честью, ни за что на свете не хотел бы я переменить Отечество или иметь иную историю, чем история наших предков, какую Бог нам дал».

Эта противоречивость была характерна не только для Пушкина. И для цитированного выше Глинки. И для Чаадаева. И для создателя русофобских литературных шедевров Салтыкова-Щедрина. И для неистового западника Белинского. И для многих, многих других русских.

Достоевский писал, что русские заявили такую силу в самоосуждении, какой не было даже близко в других народах. Русские далеко перехлёстывали по этой части границы здравого смысла. Ни один другой народ не оплёвывал себя так самозабвенно, как оплёвывали себя русские.

Но, с другой стороны, и ни один другой народ среди христианских народов не вознёс себя так высоко, как русский народ. Он назвал свою страну «Святой Русью». И что знаменательно: эти слова родились и жили не в правящем слое страны, а в самом простом русском народе.

«Загадочная землица», - писал, имея в виду русский народ, славянофил Юрий Самарин. «Загадочная русская душа», - эти слова родились на Западе и повторялись теми европейцами, которые поднимались до бескорыстных суждений о русском народе. До бескорыстных и... безрезультатных.

А безрезультатными они были потому, что русский народ ускользал от всякого определения. Противоречия, заключённые в нём, были так велики по сравнению с противоречиями в других народах, что не позволяли понять их причину. Что и не мудрено: если сами русские не понимали себя, то как было понять их другим?

Русский народ и его история это такая сложная и глубокая тема, что в ней тонут едва ли не все, пытающиеся в ней разобраться. Тонут, так и не достав до её дна. И, возможно, я тоже утону в ней с таким же «успехом». Но это не значит, что в ней и не надо разбираться. Потому что народ, не осознавший себя хотя бы в самом главном, не может строить себя правильно. Он обречён плутать в потёмках. А потому обречён на гибель.

Загадочно уже само месторасположение русского народа. Почему он выбрал в своей древности, когда население Земли было ещё незначительным, едва ли не самые неудобные места для своего проживания?.. Выбрал и постепенно их окультуривал, сделал их привлекательными для представителей других народов, которые стали проникать в его страну и захватывать в ней всё лучшее положение и всё большую власть.

Первая мысль, которая приходит в голову для объяснения этой загадки, заключается в том, что русские это народ большой, но слабый, а потому и не способный бороться за лакомые места на Земле. Поэтому и занял на ней самые неудобицы, холодные и малоплодные. А сильным народам было достаточно хороших земель, которыми они овладели, и не было для них нужды тратить свои силы на освоение худших земель.

Но если так, то в чём же причина слабости русских?..

Отзывы иностранцев о древних славянах удивляют своими противоречиями. Но едва ли не все они отмечали, что славяне высоки ростом, физически сильны и свободолюбивы. Однако при этом они крайне неуживчивы друг с другом.

Что же касается других душевных их качеств, то здесь оценки расходились до полной противоположности. Особенно в самой глубокой славянской древности. Одни отмечали их хищный характер, и даже их кровожадность; другие, наоборот, их мирный характер и человечность.

Правда, позднее иностранцы отмечали почти единодушно, что славяне в их собственных землях приветливы к иноземным купцам и путешественникам: сопровождают их до соседнего племени, чтобы никто их не обидел. Пленников, добытых в их войнах, порабощают ненадолго, и по прошествии известного срока предлагают им остаться у них в качестве свободных членов их племени. Или же выкупиться на волю. Хотя могли бы, как многие другие народы, порабощать их навечно или продавать их с выгодою для себя работорговцам.

Причина противоречивых оценок была, вероятно, в том, что на заре своей истории славяне были сами крайне противоречивы по своему психическому складу. Выделившись из общеарийского древа, славянская его ветвь стала приобретать более высокие качества, нежели бывшие у других арийцев. Но приобретала она их постепенно, почему и возникало в ней гораздо больше внутренних противоречий, чем у других арийцев.

А после Крещения Руси мирный характер восточных славян закрепился уже окончательно их православной верой.

Однако этот мирный, в целом, характер восточных славян не покончил с их внутренними раздорами, а дал для них новую пищу. А почему?

Да и высокие чувства и побуждения, неравномерно пробуждавшиеся в них, были тоже, думается, причиной их несогласий, переходивших в раздоры. И эта вторая причина была, возможно, не меньшей, чем первая. Или, может быть, даже большей.

Такие высокие качества восточных славян, как любовь к мирной жизни, стремление к справедливости, любовь к свободе и красоте (в частности, их явное неравнодушие к песням и танцам), это не только прекрасные, в принципе, качества, но и опасные. Мирная жизнь расслабляет людей и может опускать их духовно; любовь к справедливости, понятой односторонне, порождает раздоры; свобода хороша лишь правильно направленная и в должных размерах, а тяга к красоте может не только поднимать людей к Богу, но и опускать их в бесовщину. Как говорил один из героев Достоевского, «красота это страшная и ужасная вещь».

В славянской среде не было полной свободы, что и естественно. Иначе славяне с их пробуждавшимися и потому неразвитыми представлениями о высших ценностях просто распались бы на элементы и быстро исчезли бы из истории. Их связывали в одно целое и общий язык, и общее происхождение, и общее место их проживания, а также их общие обычаи, унаследованные от прошлого. Но с изменением их представлений о жизни и с изменением самих условий их жизни (а они медленно, но всё-таки менялись) старые обычаи приходилось менять, и на этой почве должны были происходить всё новые разногласия.

Что же касается их наследников, русских, то их, как уже сказано, связало со временем Православие, которое породнило их с Богом. Православие было понятно в его основе не только великим, но и малым людям. Не только грамотным, но и безграмотным. Если они были неравнодушны к добру.

А в результате получилось, что связь между русскими была достаточно прочной, но и раздоры плодились при ней такие, каких не было у других народов.

Разногласия и раздоры были не только у русских и не только у славян. Они были у всех народов. Но в хищных народах они не разрастались, а сокращались и загонялись внутрь их общественной жизни. Загонялись господством у них общего корыстного интереса, который их сплачивал и организовывал. Стремление жить за счёт чужих выстраивало своекорыстный народ в организацию военного типа, имеющую свои принципы, свои цели, свои правила поведения и жёсткие наказания за их нарушение. А если были более жёсткие наказания за нарушение норм жизни, то и порядок у хищников должен быть намного большим, нежели у мирных народов. Как и взаимопонимание внутри этих народов. А порядок и взаимопонимание это сила, и сила великая.

Но вот что удивительно. Казалось бы, мирный народ, приобретавший начала, которые его ослабляли, должен был вырождаться - сокращаться и численно, и территориально. И в конечном итоге исчезнуть из истории. А на деле происходило нечто прямо противоположное. По крайней мере, у восточных славян.

Занимавшие поначалу едва ли пятую часть Восточной Европы, они заняли её в дальнейшем почти всю, а потом подчинили себе даже шестую часть суши всего Земного шара. И выросли численно из маленького народа в большой народ. Но мало того: они выросли в большой народ даже в духовном отношении. Во всяком случае, создали свою самобытную культуру, не признавать значительности которой мало кто из историков осмеливался в прошлом. Да и сегодня, при всё большей зависимости историков от сильных мира сего, на это решаются ещё далеко не все.

Похоже на то, что Бог, видя внутреннюю тягу славяно-россов поначалу просто в Его сторону, а затем, с принятием ими Православия, уже сознательную тягу к Нему, Сам восполнял недостаток их сил и помогал им превращаться в народ большой и сильный. Сильный, главным образом, внутренними его качествами, при всех его внешних слабостях, которым, казалось, не было конца.

«Ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь», - писал наш поэт.

А где же теперь некогда сильные хищные народы, терзавшие в прошлом восточных славян и русский народ?.. Где авары, хазары, печенеги, монголы и другие кочевники? Похоже на то, что Бог, видя, что они наращивают свою силу ради целей, прямо противоположных Его замыслу в истории, отказывал им в своей помощи, без которой их собственная сила оказывалась несостоятельной. И они либо исчезли, либо стали маленькими народами.

Этот количественный рост и территориальное распространение русского народа, а также духовное его возрастание, в условиях, казалось бы, исключающих это, чем-то напоминают происходившее некогда с Христианством в языческой Римской империи. Тогда Христианство, выглядевшее в глазах едва ли не всего населения каким-то безумием и преследуемое правительством жестокими казнями, вместо того, чтобы завять и исчезнуть из истории, росло и выросло в могучую силу при всей её внешней слабости. И это было какое-то чудо, необъяснимое разумом. В ходе преследований Христианства оно становилось всё привлекательней в глазах язычников. Причём не только в нравственном отношении, но и в религиозном. Наблюдая успехи Христианства в условиях, казалось бы,

казалось бы, исключающих их полностью, они делали вывод, что, видимо, сам Бог покровительствует этой религии.

Мне могут возразить, сказав, что логика в моих словах отсутствует. А как же, скажут, евреи с их денежной и политической властью? А как же масоны с их денежной и политической властью? А как же вся мировая капиталистическая система с её глубинным безбожием и стремлением переделать созданный Богом мир на свой безбожный лад?.. Почему Бог лишил сил каких-то кочевников, а не главных Его противников?

Отвечу гадательно, потому что никто из нас говорить от имени Бога о столь непростом предмете не уполномочен.

Может быть, потому, что с кочевниками русские воевали, и воевали много, понимая прекрасно необходимость этих войн. А разве они воевали с мировым еврейством и мировым масонством как силами антихристианскими и антинациональными?.. Разве они воевали с мировым капитализмом как силой антихристианской и антинациональной?.. По большому счёту не воевали, потому что не догадывались, в своём большинстве, об этих силах. И не догадываются до сих пор. Что свидетельствует о неразвитости русского мышления при всём его качественном превосходстве над мышлением хищным.

Однако дело, думается, не только в этом. На заданный выше вопрос можно ответить встречным вопросом: А почему Бог не отказал полностью в своих энергиях дьяволу с его пособниками?.. Видимо, потому, что дьявол нужен в истории до какого-то времени. Нужен, во-первых, потому, что исходящие от него соблазны имеют не только разрушительный характер, но и созидательный. Наличие врага рода человеческого в истории мобилизует людей и делает их более зоркими. И, во-вторых: не будь дьявола с его собственным промыслом в истории, люди не могли бы познать в полной мере своего бессилия одолеть зло без помощи Бога. То самое зло, которое их прародителям так захотелось познать ещё в раю. А без полноты познания зла не может быть и полноты познания Добра. Т.е. того самого Бога, которого Адам и Ева фактически отвергли по наущению дьявола.

И нечто подобное сказанному о дьяволе можно сказать о человеческих антихристианских силах в истории, более сложных по сравнению с примитивными силами хищных кочевников. Эти более сложные виды зла тоже, думается, нужны Богу и людям до какого-то времени. Нужны для опознания людьми тех опасностей, которые, будучи не опознанными, сделают или могут сделать их не способными совершенствовать своё общество.

А что такое история, в ходе которой люди не совершенствуют себя и своё общество?.. Это бессмыслица. А бессмыслица Богу, думается, не нужна.

Общество, которое не развивается умственно и нравственно, становится застойным. А где застой, там начало гниения. А где начало гниения, там и его продолжение. Общество гниющее обречено завершить свою историю самым плачевным образом. И его гибель должна стать концом всей мировой истории.

Отдалить этот конец люди могут лишь в борьбе с мировым злом. Именно мировым. Это не значит, что они должны забыть о своих личных, семейных и других более или менее частных делах. Не забыть, но соединить их с мировыми делами и проблемами. Иначе история направится к своему концу, описанному апостолом Иоанном в его «Откровении».

Вот как далеко увели нас размышления о русском народе. И это естественно, потому что короткая мысль не может обнять такую большую тему. Русскую тему можно раскрыть только в том случае, если соединить конкретные исторические явления русской жизни с общечеловеческими и общемировыми проблемами. Да и в этом случае нужно не просто их соединить, а соединить правильно. Или правильно в основном. А кто застрахован от ошибок?

Но, даже ошибаясь в чём-то в своих стараниях соединить правильно русскую тему с мировой темой, мы провоцируем более зорких людей исправить наши ошибки и развить правильные мысли, если они у нас есть, но развиты недостаточно. И помогаем тем самым своему народу и всему человечеству постигать свою историю более глубоко по сравнению с тем, как её постигали историки прошлого.

А теперь вернёмся к нашим предкам, чтобы попытаться понять, с чем были связаны такие резкие зигзаги в русской истории и такие губительные крайности, каких не было в жизни других христианских народов. Эти ложные крайности терзают нас и сегодня.

Думается, что они были связаны, в основном, с тем, что у нас не было выработано правильного представления о правильном государстве. То обстоятельство, что его не выработали и другие народы, не столь важно, как то, что его не выработал русский народ, наиболее способный к этому, если судить о нём по его добрым задаткам. Хорошие его качества, о которых речь была выше, казалось бы, подталкивали его к решению именно этой задачи. Но одно дело желать чего-то и другое дело осуществить своё желание.

Правильное государство является главной силой, стягивающей народ в единое умственное и нравственное целое. А почему?.. По той причине, что именно оно способно охватить все основные стороны жизни народа с целью организовать его в его же собственных интересах. А не религия и не родовая связь.

Если родовая связь не открывает людям высших истин (иначе - зачем было бы нужно Откровение?), то правильная религия их открывает. Но она не способна организовывать народ ни в политическом, ни в военном, ни в хозяйственном отношении. Ни во многих других отношениях. А что такое народ, не организованный в этих отношениях?..

Правильная религия открывает людям истинного Бога и тем самым смысл мироздания, а также смысл самой их жизни. Она ставит перед отдельными людьми и отдельными народами праведные цели, но конкретные способы продвижения к ним оставляет, в основном, на их усмотрение. Чтобы они могли проявить себя и стать помощниками Бога в Его заботах о совершенствовании созданного Им мира.

Некогда родовая связь организовывала людей, но лишь в малой степени, явно недостаточной для дальнейшей исторической их жизни. А потому и сменилась связью национальной, условием которой стало государство или какое-то его подобие.

Русский народ представлял себе правильное государство по типу большой семьи. А оно должно быть большою семьёю лишь в нравственном отношении. Государство есть куда более сложный организм, чем семья. И его устройство, как и связанные с ним проблемы, обнаруживаются в истории лишь постепенно.

Восточные славяне не могли не признать необходимости государства, потому что альтернативы ему не было. Но о том, какие опасности с ним связаны, какие превращения ему предстоят и как эти превращения скажутся на их потомках, они не знали и не могли знать.

Однако в дальнейшем они стали их познавать мало-помалу. После создания государства оказалось, что для того, чтобы успешнее отражать набеги кочевников, необходимо всё более сильное и многочисленное войско. А из кого его набирать? Из кого набирать управленческий аппарат государства, который тоже должен расти с его развитием и усложнением? В основном, из тех же крестьян, из которых и извлекали наиболее подходящих для того и другого дела.

Но если государство из века в век извлекало из крестьянства и городского населения самых способных к военному делу и организаторской деятельности, то каким должен был стать результат?.. Государство должно было всё больше усиливаться, а простые люди слабеть. В них должны были отмирать их воинские, организаторские и политические способности. И они стали со временем, незаметно для себя, окончательно не способными ни контролировать своё государство, ни защищать от него свои законные интересы. Ни даже знать, в чём они заключаются и что такое оно, их государство.

Это бессилие подавляющего большинства народа перед правящим меньшинством облегчало последнему управление большинством народа и потому представлялось поначалу обеим сторонам вполне разумным. Сильное государство отвечало правильно понятым интересам не только властителей, но и подвластных. Сильное государство было в общих их интересах.

В общих их интересах были и преимущества правящего слоя. Чтобы правители могли лучше править народом и успешнее защищать его от внешних врагов, они должны были овладевать соответствующими искусствами и науками и постоянно в них совершенствоваться. А для этого их следовало освободить от посторонних трудов и забот, которые отвлекали бы их от их главного дела. Чтобы успешнее служить народу, правящий слой должен располагать удобствами, недоступными для большинства народа.

Но кто должен определять меру этих преимуществ? Из сказанного выше следует, что только он сам. Потому что простой народ, невежественный и не способный к самостоятельному политическому мышлению, не мог быть судьёю в этом деле.

Казалось бы, веское слово в решении этого вопроса должно было принадлежать Церкви. Ведь государство, признавшее Православие своей религией, должно считаться с разумом представителей Православной Церкви.

Однако никакого разума по этой части у них не оказалось. За многие сотни лет своего существования в союзе с, казалось бы, православным государством Православная Церковь не выработала своего учения ни по этому конкретному вопросу, ни о том, каким должно быть правильное государство и какими должны быть правильные отношения между ним и Церковью. И даже, похоже, не стремилась к тому, чтобы выработать это учение. А почему?..

То ли потому, что презирала мирскую жизнь, не сознавая своей зависимости от неё. То ли потому, что не обладала материальной силой, и по этой причине уже давно, с первых веков своего союза с Византийскими императорами, оказалась в зависимости от них. А если в зависимости, то и помалкивала на эту неудобную для императоров тему.

И то же самое повторилось, с некоторыми вариациями, много позднее в России.

А если так, то, как уже говорилось ранее, фактическая зависимость Церкви от государства была началом их общего упадка. Церковь может быть здоровой только в том случае, если её мысль и её действия независимы от государства. Независимы, по крайней мере, в самом главном.

И государство может быть здоровым только в том случае, если рядом с ним находится здоровая Церковь, чья мысль независима от него и потому может одобрять или не одобрять какие-то государственные идеи и нормы жизни. Или воздерживаться до времени от их оценки.

Обе стороны могут ошибаться в отдельных вопросах, но в этих ошибках нет ничего страшного. Сегодня ошиблись, а завтра исправили свою ошибку.

Такое обнаружение ошибок происходит намного успешнее при свободном соревновании двух или нескольких мнений, имеющих общую вероучительную базу. А она была у Церкви и союзного с ней христианского государства. Была, как минимум, в виде общего для них Священного Писания, а также в виде общего их понимания спасительности для них их союза. И, следовательно, недопустимости его разрыва при всех частных противоречиях между союзниками.

Но если даже сегодня сказанное понятно далеко не всем православным христианам, то оно было ещё менее понятно им в прошлом.

Однако вернёмся к вопросу о том, кто должен определять границы власти правящего в государстве меньшинства и размеры его законных преимуществ. А также размеры свободы и минимального материального достатка, которые должны сохраняться у большинства народа и всякой его части. Чтобы ни это большинство, ни какая-то его часть не утратили своего достоинства и не превратились в рабов или полурабов правящего слоя.

В идеале эти размеры должен определять весь народ в его целом. Но для того, чтобы это стало возможным, он должен быть единым в идейном и нравственном отношении. А для этого нужно постоянное его совершенствование в ходе истории, которого не было.

Следствием стала гибель христианской цивилизации.

В России правящий слой отрёкся от своего прошлого и стал перенимать враждебные Православию западные порядки. При Екатерине Второй (могу ошибиться) крепостных крестьян продавали не только деревнями и сёлами, но и в розницу, отрывая их от семьи.

Это была крайность, но крайность показательная. Цветов зла в Романовскую эпоху было достаточно и без того. Их было достаточно, чтобы извратить в корне смысл государства и его взаимные отношения с народом.

Постепенно правящий слой стал сознавать свои преимущества не как условные, обязывающие его использовать их в интересах государства и народа, а как естественные, не обязывающие его ни к чему. Исключения из этого правила были, но для истории важны правила, а не исключения из правил.

Однако действительно ли исключения из правил не играют никакой роли в истории? Думается, что я всё-таки поспешил с этим выводом. Какие-то исключения могут играть роль, но не сразу, а по прошествии времени, если общество окажется в кризисе и начнёт искать выхода из него. В этом случае оно заново оценивает идеи, отвергнутые им ранее. И может найти среди них спасительную идею.

Так языческая Римская империя отвергла поначалу Христианство, но затем приняла его. И нечто подобное возможно при оценке типа культуры, спасительного для людей в условиях кризиса господствующего типа культуры.

Такой спасительной идеей мне представляется мысль о русском народе как наиболее пригодном для созидания нового типа цивилизации, для закладки её фундамента. Которым может стать поначалу союз Российских народов, а затем и более обширный союз (или просто сообщество) всех благонамеренных народов Земли, осознавших хищный характер Запада и необходимость цивилизации нового типа, ещё небывалой в истории. Альтернативной по отношению к миру капиталистическому и намного более развитой в нравственном и умственном отношении по сравнению со всеми другими цивилизациями в прошлом и настоящем.

Но не самолюбивая ли это мечта?.. Глядя на современное состояние русского народа, слишком многим трудно в это поверить.

А я в это верю. И вот почему. Нынешнее состояние русского народа это не глубинное его состояние. Оно порождено в громадной степени соседством с большими хищными народами и его зависимостью от них.

Да и не только соседством. Большие хищные народы стали влиять со временем не только на своих соседей, но и на все народы Земли. В том числе и на русский народ. И это влияние было разрушительным.

К сказанному добавлю, что сам ход катастрофичной русской истории (намного более катастрофичной, чем у больших хищных народов), ломавший неоднократно русский народ, был тоже в громадной степени следствием его хищного окружения и хищных влияний на него.

Не учитывать эти обстоятельства, наблюдая современное состояние русского народа, значит быть близоруким духовно.

Сегодня русский народ не в состоянии утвердить справедливость даже в своей собственной стране, но он явно за справедливость и потому остаётся, в отличие от других больших хищных народов, главной надеждой для всего благонамеренного человечества.

К сказанному добавлю, что национальным качеством народа может быть и такое ценное его качество, которого нет у большинства его представителей, но которого нет в других народах либо вообще, либо в таких размерах, как у него.

Идеализировать русский народ нельзя, греховное начало в нём действовало и действует, как и в других народах. Но, думается, в куда меньшей степени, чем в других больших народах.

Что же касается народов малых, то они не способны стать организаторами Союза российских народов просто по своей малочисленности. Да и сравнительно уединённая их жизнь в прошлом не позволяла им развить свои государственные способности в той степени, какая необходима для того, чтобы стать организаторами столь большого содружества.

Оценить достоинства и пороки каждого народа в их полноте может лишь Бог.

Но на мой человеческий взгляд добрые качества русского народа преобладали в нём не только в прошлом. Преобладают они и сегодня.

Современные средства массовой информации создают ложное представление о состоянии русского народа. На протяжении 20-ти лет после краха СССР они, за редкими исключениями, высвечивали отрицательные его черты и призывали его учиться у, якобы, «развитых» народов Запада. Да и сегодня эта политика западнических СМИ и российского правительства загоняет множество русских, особенно молодых, в шоковое состояние, порождает у них ощущение, что русского народа попросту нет, а если где-то и сохранились его остатки, то они не заслуживают уважения.

Русского народа в здоровом его состоянии сегодня действительно нет. Он тяжело болен. Болен, но жив и, чувствуется, умирать не хочет. Он ищет в лице своих лучших представителей средства для своего исцеления. Ищет идеи, способные его организовать более правильно, чем это было в прошлом. Он и сегодня остаётся народом-идеалистом в лучшем смысле этого слова.

Сталин сказал, что русские это «мечтательный народ». А мечты это тоже реальность, хотя и в своём роде. Мечты вредны монахам и тем, кто им подражает. А тем, кто живёт в миру, как не мечтать о лучшем мире?.. Не о том, который планируется на ближайшие годы и десятилетия, а о своём идеале.

Но если бы русский народ был только народом-идеалистом по своим глубинным качествам, то он всё равно оказался бы не способным на роль организатора Союза российских народов. Однако он заявил себя в истории и народом, обладающий здравым смыслом и талантами едва ли не во всех добрых земных делах.

И как народ-воин, и как народ-государственник, и как народ-хозяйственник.

Я когда-то читал, что маршал Баграмян считал, что воинская часть в ходе Великой Отечественной войны, не имевшая в своём составе 60% русских, была не боеспособной. И эти слова, думается, применимы, в принципе, к общегосударственной российской жизни.

Так что в вопросе о русском народе как организаторе Союза российских народов дело не в самолюбии русских, а в их трезвом учёте всех обстоятельств, свидетельствующих о том, что ни один другой из российских народов, кроме русского, не способен стать организатором этого Союза.

А если такое чудо случится, если российские народы действительно объединятся ради своего спасения и создадут цивилизацию нового типа, более совершенную в нравственном и умственном отношении, нежели все бывшие до этого в истории, то сколько она будет существовать?.. Я думаю, что она будет длиться, может быть, не тысячу лет, а миллион или даже больше. Если будет постоянно совершенствоваться.

Неужели Бог воспрепятствует этому совершенствованию? И неужели не будет помогать российским народам в этом?

Выводы и пояснения

Думается, что первый вывод фактически уже сделан в предыдущеё главе трактата. Он заключается в том, что современная западная цивилизация это ловушка и смерть для народов. Борьба народов друг с другом их ослабляет и подготавливает их общее порабощение, а затем и разложение на эгоистические единицы. Из которых силы зла будут лепить в дальнейшем свой собственный демонический мир.

Второй вывод чуть более сложен, но не намного. Он лишь поначалу может показаться более трудным, а по существу прост, как и первый. Он заключается в том, что всякое историческое событие и всякая частная жизнь обнаруживают свою ценность, свой вред или другие свои особенности лишь в контексте всей мировой истории, от сотворения мира Богом до настоящего времени. Или, во всяком случае, лучше видятся в этом контексте.

То, что всякая частность осмысливается лишь в контексте целого, это понятно. Но о том, чтобы применить эту истину к отдельным событиям и отдельным лицам в ходе истории, дело ещё не дошло. А надо, чтобы дошло. Ради того, чтобы люди более здраво оценивали как исторические события, так и самих себя. Им нужно приобрести способность сочетания их бытового и приземлённого политического мышления, с одной стороны, и историософского мышления во всемирном масштабе, с другой.

Нечто подобное случилось и с географией. Сначала думали, что земля плоская и знали, как правило, лишь сравнительно небольшое пространство вокруг места их проживания. Если бы им показали глобус или географическую карту, то они не поняли бы, что это такое. А сегодня и глобус, и карты понятны школьникам средних классов.

И то же самое произошло с календарём, разбивкой года на месяцы и т.д. Сегодня это вроде бы простые и понятные вещи, без которых и шагу ступить нельзя. А когда-то их не было.

Если история продолжится, то, думается, так будет и с освоением её смысла во всей её совокупности, который соединит людей с Богом и Его Промыслом гораздо теснее, чем теперь. Да и людей, как и народы, соединит гораздо ближе, чем сегодня.

Люди поймут, что без освоения этой новой науки они останутся дикарями в самом главном отношении. При всех своих нынешних знаниях и способностях. А потому и будут постигать эту науку и в христианских учебных заведениях, и самостоятельно.

В школе история (как предмет изучения) соединится с историософией, и эта более сложная наука будет постигаться со временем всё более легко.

Она даст и практические плоды. Имея более точный ориентир, позволяющий видеть одинаково хорошо и происходящие у них на глазах события (которые обычно завораживают людей), и значение этих событий в ходе мировой истории, они будут вести себя более здраво, чем это было в прошлом и чем это бывает теперь.

В частности, государство поймёт куда более ясно и полно, что оно не может быть здоровым, если подавляющее число его граждан остаётся в ходе истории такими же невеждами, какими были и в прошлом. Невеждами, главным образом, в религиозном, национальном, социальном и политическом отношении. И, разумеется, в тех науках и искусствах, которые связаны органически с этими основными началами жизни.

А если поймёт, то будет стремиться к тому, чтобы самая нижняя планка, отмечающая нравственный и связанный с нравственностью умственный уровень населения, поднималась с каждым новым поколением хотя бы немного. Слишком быстрый подъём невозможен, да и не нужен, потому что нужно время для закрепления достигнутого. Скороспелые знания опасны тем, что достигаются за счёт внутренней их основательности.

Невежество подавляющей части народа (а невежество это бессилие) опасно и в том отношении, что оно влияет в худшую сторону на правящее меньшинство. Оно соблазняет его забыть об условном характере его прав и преимуществ, о том, что они даны ему не для того, чтобы он воспринимал их как свои естественные права, но использовал их только для служения своему государству и своему народу. Бессилие народа развращает правящее меньшинство, а его разврат, в свою очередь, развращает значительную часть народа. И это обстоятельство одна из основных причин гибели христианской цивилизации.

Первое пояснение

Я задаю вопрос себе самому: Почему Бог допустил гибель христианской цивилизации?.. Где же был Его Промысл о ней?.. Разве не мог Он воздвигнуть провидцев, которые объяснили бы людям, какие ошибки и пороки возможны при созидании ими своей христианской цивилизации?.. Чтобы они, зная эти опасности, избегали их.

Вот это была бы действительно забота о людях.

Но далее я подумал вот о чём. Если бы даже Его указания относились только к настоящему положению в новорожденной христианской цивилизации, то и в этом случае произошло бы нечто подобное тому, что произошло в Церкви после того, как императоры стали христианами.

Тогда массы бывших язычников хлынули в Церковь и затопили в ней лучшую часть её представителей.

И на этот раз произошло бы нечто подобное. Указания провидцев, воздвигнутых Богом, стали бы понятны лишь немногим христианам, а остальные, погружённые в привычные им дела, просто проигнорировали бы неподходящий для них образ мысли и жизни. И навязали бы своей массой привычный им строй жизни.

Да и императорам тоже, думается, был недосуг заниматься столь трудным делом. Одни из них занимались государственными делами, которым нет конца. Главная забота других была в том, чтобы сохранить свою власть, обезопасив себя от способных их свергнуть с престола. Третьи пьянствовали. Четвёртые распутничали. Да разве можно перечислить все страсти, не позволявшие людям, как простым, так и самим императорам, решиться на столь трудное дело - совершенствование самих себя и своей империи?..

Но если было так трудно изменить положение в стране даже в её настоящем, то что говорить о будущем?.. Оно вообще уходит в неизвестность, и что там будет, какие перемены в жизни - не угадать. А потому и приложить спасительные предупреждения не к чему. А без их приложения к конкретным условиям жизни они становятся чем-то вроде маниловщины. Сам Бог, воспитывая людей, соразмерял высоту даваемых Им законом с внутренним состоянием людей. А внешние условия жизни это, думается, сила ничуть не меньшая, чем внутреннее их состояние.

Вот, думается, почему Бог не дал людям указаний насчёт пороков христианской цивилизации. Они всё равно не поняли бы Его.

Его вмешательство в ход её истории было, скорее всего, предельно осторожным, чтобы не ущемить необходимой степени человеческой свободы, но в то же время и не позволить кому-либо направить историю вразнос беспределом чьей-то свободы. Как можно догадываться, Он вмешивался и вмешивается в ход истории таким образом, чтобы она раскрыла наиболее полно и понятно для будущего человечества те заблуждения и пороки, знаний которых помогло бы ему не допускать их при созидании ими действительно христианской цивилизации.

Второе пояснение

Мне могут сказать: ты написал, что человечество может прожить ещё миллион лет и даже, возможно, перейти в Царство Небесное на земле.

Но не ересь ли это?.. В Писании ясно сказано, что наша история закончится воцарением антихриста, после чего Иисус Христос поразит его и определит, кто из людей войдёт в Царство Небесное, а кто попадёт в ад.

Я отвечу на это, что идеализировать Священное Писание нехорошо. Идеален лишь Бог. А всё остальное несовершенно и предназначено для совершенствования.

Ветхозаветные иудеи идеализировали Ветхий Завет, и что получилось?.. Его идеализация не помешала им извратить его своим ограниченным человеческим пониманием. Они не увидели в нём самого главного, а в результате стали убийцами Христа. И подтвердили свою вину словами:: «Кровь Его на нас и на детях наших».

Напомню ещё один эпизод из Евангелия. Схватив блудницу, они решили побить её камнями. Так следовало поступить по Закону. Но их остановил Христос словами: «кто из вас без греха, пусть первым бросит в неё камень». И они не решились.

Но ведь Закон был дан Самим Богом. И в нём не было сказано ничего о том, что палачи должны быть безгрешными. Как же понять это противоречие?..

Его объясняет Сам Христос. Он говорит, что Закон был дан применительно к развратному состоянию евреев, что в борьбе со злом наибольшим следовало использовать зло наименьшее. Но с Его приходом то время прошло. Он освобождает блудницу от наказания, но не оправдывает её грех. Он говорит ей «Впредь не греши». Так своими словами я передаю этот эпизод из Евангелия (............).

В Ветхом Завете много умного и праведного, и всё это умное и праведное сохранено Христианством. А вот идеализация Ветхого Завета им отвергнута, как и связанные с нею человеческие измышления иудеев.

Но повторять грехи иудеев могут и христиане. И повторяли нередко в истории. Или, по крайней мере, творили нечто подобное. Так что задаваться перед ними, считая себя безгрешными, они не имеют права. Тем более что и среди иудеев были и есть достойные люди, не причастные ни к убийству Господа, ни к ненависти по отношению к Христианству.

Суд человеческий не суд Божий.

А теперь об Откровении Иоанна Богослова.

Уже не раз высказывалась мысль о том, что его книга имеет условный характер. Её задача показать людям: вот что ожидает вас или ваших потомков, если вы в своём нравственном и умственном разложении перейдёте черту, которую переходить нельзя. Её знает один лишь Бог, а вы не знаете. А потому не подходите даже близко к опасной зоне, но держитесь от неё как можно дальше. Иначе провалитесь сквозь землю, полагая, что до опасной черты ещё далеко.

Условность картины, нарисованной в Апокалипсисе, следует из того, что Бог дал людям свободу выбора добра и зла, свободу самоопределения. Совместить фатализм с этой свободой нельзя. Фатализм отвергается нашей Церковью.

Вот почему человечество не обречено погибнуть позорно в безбожии, но может и должно совершенствоваться, созидая новый и лучший мир. Хотя и худшая возможность не исключена. И Сам Христос подтверждает её своим вопросом: «Сын человеческий, придя на землю, найдёт ли верующих на ней?» (...).

Что же касается перерастания праведного мира в Царство Небесное на земле, то не надо забывать о том, что люди не одни будут созидать своё общество, но вместе с Богом.

Кроме того, я же не написал об этом перерастании как о неизбежности, а только как о возможности.

Кто знает конечный Замысел Бога о человеке и человечестве? Никто, кроме Самого Бога.

Захочет ли Бог допустить, чтобы люди в ходе их совершенствования изжили сами их первородный грех, хотя и с Его помощью?.. Или Он очистит их от него на каком-то этапе их развития?.. И то, и другое в Его власти. Но в любом случае и то, и другое в наших человеческих интересах.

А что ещё добавить к этим двум пояснениям?.. Добавить можно было бы многое. Но перегружать основной текст важными подробностями и вопросами значило бы затруднять его усвоение. Надо сначала осмыслить его, найти в нём верные мысли, неточности или ошибки, которые я, может быть, допустил. Не ошибается тот, кто ничего не делает, и это самая главная его ошибка.

А я, если Бог даст мне ещё годы жизни, буду совершенствовать первоначальный свой текст и составлять к нему примечания.

К 150-летию со дня рождения Д.С. Мережковского

«Он ощущал себя предтечей грядущего
Царства Духа и его главным идеологом».

Ю. Терапиано

Я решил написать эту статью, поскольку о творчестве Д.С. Мережковского в эмиграции у нас в России почти ничего неизвестно. Говорят о дружеском кружке в их парижской квартире, о «Зелёной лампе», но никто не говорит о том, что именно в кругу Мережковских сложилась та культура русской эмиграции, которая важна нам до сих пор.

Именно в эмиграции: а особенно со второй половины 20-х годов и до своей смерти в 1941 году Д.С Мережковский по-настоящему понял и смог выразить суть своего призвания: поиск и по возможности обретение Третьего Завета, то есть Завета Святого Духа, который, по его представлениям, должен был дополнить и завершить то Откровение, которое было дано в Св. Писании.

Эта статья - путеводитель по творчеству Мережковского зарубежного периода, но не так, как бы его понимали биографы: а в смысле истории проблематики.

1920-е - 30-е годы - это смутное время, в воздухе которого уже виднелись приметы наступающей новой войны. Д.М. в то время считал, что нужно вернуть европейской цивилизации некоторые ценности, утраченные после атлантического потопа: «Прометей - на восток, Атлас - на Западе. Оба - "страдальцы": tlao - корень имени Atlas - значит "терплю", "страдаю", - может быть, и все мистерии корень: тайна страдания - уже не олимпийская, а титаническая тайна Атласа и Атлантиды - Атлантики» (гл. VI из книги «Тайна Запада. Атлантида - Европа»). Рассуждая о современной ему политической ситуации конца 1920-х - начала 30-х годов, Д.М. не мог не видеть, что она катастрофична. Раздумья о гибели Атлантиды здесь не случайны.

Общественно-политическая деятельность Д.С. и З.Н. Мережковских в конце 20-х, а тем более 30-х и начале 40-х годов - эта тема практически не изучена не только в России, но и за рубежом. Нам известно всего только несколько рецензий и отдельных статей Ю. Терапиано, Т. Пахмусc и некоторых других авторов. Даже в вышедшей недавно книге Ю. Зобнина о Д.М. в серии ЖЗЛ этой теме уделено незначительное место; к тому же сам автор далеко не силён в эзотерическом мышлении, свойственном культуре «Cеребряного века».

Революцию Мережковские настолько не приняли, что даже потом, через 10 - 20 лет удивлялись, как она могла произойти, хотя вроде бы сам Д.С. совершенно отчётливо и ясно предсказывал её в своей знаменитой статье «Грядущий хам». Вяч. Иванов, будучи, может быть, более тонким мыслителем, принял на себя нравственную ответственность за происшедшие события: «Да, сей костёр мы поджигали…». Но Д.М. революция и всё последовавшее за ней казалось абсолютным провалом, какой-то космической «чёрной дырой». Он даже «не хотел смотреть в ту сторону».

Многие авторы, в том числе и белогвардейские эмигранты, обратились к публицистическим выступлениям, в которых обличали советский строй, Ленина, Сталина и других большевиков. Среди них И. Бунин, П. Краснов, И. Шмелёв, Б. Зайцев… Но среди них нет Мережковского. Мы помним язвительное стихотворение З. Гиппиус-Мережковской, посвящённое Октябрьской революции:

«Как ясен знак проклятий / Над этими безумными,

Но только в час расплаты/ Не будем слишком шумными.

Не надо к мести зовов / И криков ликования.

Верёвку уготовав, / Повесим их в молчании».

Не удалось. Мережковские сразу ушли в какую-то особую, не только внешнюю, но и внутреннюю эмиграцию. Им удалось в Париже создать своеобразный центр русской культуры, которая была как бы «не в изгнании, а в послании». О смысле этой фразы поговорим ниже.

Это странно, удивительно, даже труднопредставимо. Но первое, чем стал заниматься Д.М. заграницей, в отличие от всех своих единомышленников - это историей исчезнувших цивилизаций - Древнего Египта и даже Атлантиды. Парадокс? Нет, для него историческая параллель была ясна: утонула в результате мирового катаклизма Атлантида, так же утонула в 1917 году Атлантида - Россия и так же утонет Атлантида - Европа. Этому посвящена главная книга Д.М. 20-х годов: «Тайна Запада: Атлантида - Европа» (1929 г.).

Книга открывается так называемым «бесполезным предисловием», в котором автор пишет: «После вчерашней войны и, может быть, накануне завтрашней, говорить в сегодняшней Европе о войне, всё равно, что о верёвке в доме повешенного: это "неприлично", а уж если быть неприличным, то без предисловий.

Делаю же я это только потому, что мне терять уже нечего. Всё потерял писатель, нарушивший неумолимый закон: будь похож на читателей или не будь совсем. Я готов не быть сейчас, с надеждой быть потом».

Это «потом» настало. Наивно думать, что Д.М. оказался пророком, предугадавшим дальнейшие судьбы России и Европы. Новую мировую войну предчувствовали многие. Об этом ясно говорили Э. Юнгер, О. Шпенглер и некоторые другие. Но дело в том, что в то время - и это делает их близкими к нам- тоже существовали лукавые и двусмысленные термины, например, «стабилизация». Вот что пишет об этом Д.М.

« Все говорят о мире, потому что боятся и ждут войны» - сказал недавно человек, кажется, лучше всех знающий действительное положение Европы, Муссолини.

«"Хочешь мира, готовься к войне"»; хочешь войны, говори о мире» . (Цитаты из книги Мережковского «Тайны Запада…» мы приводим по главам. VIII - Г.М.)

В исследовании проблемы Атлантиды, рухнувшей как бы в результате своей внутренней неполноценности и греховности, Д.М. видит предпосылки грядущей Второй мировой войны: «Тайна второй и, должно быть, последней всемирной войны и есть тайна Запада - Атлантиды- Европы» (гл. ХХVIII). Причём, эту мысль Д.М. подтверждает и своим пониманием русской культуры и философии: «Вся русская литература, душа России, есть эсхатология - религия Конца» (гл. ХХХ) .

Понимание Мережковскими Октябрьского переворота как своего рода гибели Атлантиды (то есть прежней русской цивилизации и культуры) привело их к неотвратимой мысли о том, что и вся европейская цивилизация, которая следует тем же путём, должна погибнуть. Спасением может быть только возвращение к христианству. Свои прежние языческие увлечения Д.М. полностью зачеркнул. Вот одно из свидетельств этого: «Если вторая всемирная война (напомним, что это написано в 1929 году - Г.М.), будет самоистреблением человечества, то этого потребует он же, «бесконечный прогресс», самый кровавый из всех молохов» (гл. ХХХ).

Д.М. глубоко убеждён, что христианство - это центр мировых религиозных и философских учений. Мы бы сказали - то же самое говорил задолго до Д.М. Рудольф Штейнер. Хорошо известно, что сам Д.М. был хорошо знаком с Рудольфом Штейнером, но, может быть, усвоив некоторые моменты его вероучения, не решался в этом признаться. Он несколько раз в различных сочинениях упоминает о теософии Е.П. Блаватской, но неизменно с оттенком пренебрежения или даже неприязни, потому что он убеждён, что он сам лучше понимает эту проблему. Я склоняюсь к мысли, что Елена Петровна смотрела на эти вещи гораздо глубже, но оставим этот вопрос для обсуждения романтикам.

Могло ли быть христианство до Христа? Для Рудольфа Штейнера очевидно, что не только могло, но и должно было быть. Об этом написана его книга « Христианство как мистический факт и мистерии древности».

Для Д.М. эта мысль также очевидна, хотя он очень и очень соперничал с ним и отчасти даже ему завидовал.

Через несколько лет после войны и смерти Мережковских были открыты Кумранские рукописи и свитки Мёртвого моря. Найденные рукописи и особенно их расшифровка как бы подтверждают мысли Штейнера - Мережковского о том, что Христос был всегда, потому что мысль о мессии - спасителе постоянно бытовала в еврейском народе, о чём ясно говорили древнееврейские пророки, особенно Исайя и Иезекеиль.

Для Д.М., также как и для Р. Штейнера, важно нечто другое: ЛИЧНОЕ присутствие Христа в истории как человека, почти что телесно близкого нам. Этому и посвящена книга «Иисус неизвестный».

Теперь мы обратимся к теме, что важнее - миф или история. Как известно из документов, о чём отчасти было сказано выше, на протяжении приблизительно двухсот лет образ Спасителя еврейского народа - Христа - Мессии мелькал в религиозном воображении еврейского народа. И вот он как бы воплотился. Миф или история?

«Миф - полёт, диалектика - лестница; рушится лестница, крылья мифа возносят на высоты нерушимое. (…) Слушая спор, диалектику, споришь и сам; слушая миф, молчишь и вспоминаешь райские песни Ангела, петые всякой душе до рождения. (…) Что такое миф? Небылица, ложь, сказка для взрослых? Нет, одежда мистерии» (гл. II-IV).

Вот в чём суть: из книги «Иисус неизвестный» ч. 1-ая, гл. ХVII.

«Иисус - дохристианский, ханоано-эфраимский бог солнца, Joschua (древс); он же Иисус Навин, или патриарх Иосиф, или Озирис, или Аттис, или Язон; Он же - индийский бог Агни - Agnus Dei или, наконец, только "распятый призрак"».

Мережковский задаётся вопросом, полностью ли вочеловечился бог в Христе: «это значит, вопрос, был ли Иисус,- при малейшем углублении, сводится к другому вопросу: мог ли не быть Иисус» (гл. ХVIII). Мережковский считает, что не может, а я считаю, что может. Иисус Христос - всего лишь реплика в языке мировой религиозной культуры. В гл. ХХХV Д.М. говорит, что миф об Иисусе Христе не совсем предсказан в Ветхом Завете. Это совершенно верно.

Обратим внимание на такой факт. «Второй, освобождённый от креста Иисуса, Варавва, Bar-abba,- "Cын Отца" (так в древнейших подлиннейших рукописях)» (гл. ХIХ).

Мережковский пишет, что Христос был послан в мир, поскольку он «сошёл с ума» Марк 3.21, и это отчётливо согласуется с общим пониманием миссии русской эмиграции: «Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир…» (гл. ХV).

Вот что пишет Д.М. о пришествии Христа: «Но медленно восходит и для Него, как солнце из-за тучи, вселенская Церковь, Еcclesia, из-за иудейской церковной общины qahal (по-русски кагал - Г.М.)» (гл.ХIII).

«Крайняя степень нечеловеческой единственности - невыносимости, невозможности для человеческого слуха (Бетховен оглох, чтобы услышать, может быть, нечто подобное) достигается … в молитве последней земной речи Господа Иоанн 17: "«Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир…» (гл. ХV).

«И новым светом, ещё сильнейшим, озаряется главное прошение молитвы Господней - о Царстве: первое царство - Отца, второе - Сына, третье - Духа Матери» (гл. V - ХIII). Рассуждения Д.М. о том, где и когда родился Иисус Христос, едва ли интересны сегодняшним исследователям Св. Писания. Но всё-таки нужно отметить некоторые важные черты. Д.М. постоянно ссылается на ряд апокрифических текстов. Например, в то время уже известное «Евангелие от евреев». Там по дискуссионному до настоящего времени поводу непорочного зачатия Девы Марии написано так: «Иосиф же (Иосиф Обручник - официальный муж Св. Девы Марии - Г.М.), слыша слова Твои, изумился. И тотчас же пошли мы и, войдя в дом, нашли Духа, привязанного к ножке кровати » (гл. ХХIV).

Раздел III «Назаретские будни»

1. «Иисус не был христианином; Он был Иудеем», - говорит великий историк, бывший христианин. "Иисус был Иудеем и оставался Иудеем до последнего вздоха",- говорит маленький историк, настоящий иудей. Это, конечно, парадокс. Если нет связи между Христом и христианством, откуда же оно взялось и куда его девать во всемирной истории?»

3 глава. «Христос не христианин - неимоверная истина».

«Знал ли Отец, на что идёт Сын? Бог "всеведущ", - не значит ли, что Бог всё может, но не всё хочет знать, чтобы не нарушить свободы человеческой, потому что только свобода есть мера любви божественной». Д.М. с точки зрения ортодоксального православия впадает в глубочайшую ересь: он полагает, что единство всемогущего Бога распадается на две части: будто бы Бог что-то «может» и что-то «хочет».

XXV «"Иисус есть Христос - Мессия",- этого Иоанн не говорит нигде у синоптиков. "Идёт за мною Сильнейший меня",- вовсе ещё не значит, то идущий за ним Христос (напомню, что Христос означает мессия, искупитель,- Г.М.) есть Иисус» (гл. 5 Иоанн Креститель).

Иоанн Креститель, двоюродный брат Иисуса Христа не узнал в своём брате не только Богочеловека, но даже и посланца высших сил наподобие пророка Израильского. Неужели на него нашло какое-то ослепление, что он не увидел в брате своём Богочеловека? И вынужден был его «крестить», то есть окунуться в воды Иордана. Мы знаем, что после этого на него снизошёл Св. Дух в виде голубя (или голубки colomba, поскольку слово Дух ruah по-еврейски женского рода,- Г.М.). Это - проблема пола - при понимании сущности Св. Троицы - для Мережковского одна из центральных в его переосмыслении христианского вероучения.

3 (глава 6 Рыба-Голубь) III

«Имя самого Иордана занесено в Палестину с о. Крит, где племя Кидонов, как мы узнаём из Гомера, - "обитало у светлых порогов Ярдана". Об этом и написан его роман «Тутанкамон на Крите».

Это первый дар Крита Св. Земле…».

Мережковский неоднократно подчёркивает, что палестинская цивилизация не имела исконного еврейского происхождения, а была порождением некоего эзотерического симбиоза между Древним Египтом и Древним Кипром. Его романы исследования середины ХХ годов «Тутанкамон на Крите» и «Мессия» призваны популяризировать эту мысль. В художественном отношении это даже не романы, а публицистические выступления. После этого Д.М. никогда не писал художественных произведений. Все его книги и журнальные публикации направлены к одной цели: понять, как христианство должно быть осознано в настоящее время. Он полностью отбросил увлечения своей молодости (конец 1890-х годов), когда он считал, что Христа можно дополнить Антихристом. Мережковский конца 1920-х - 30-х гг. не сомневается, что христианство - это высшая истина. Он старается доказать это, как и Рудольф Штейнер, что христианство, также как и Христос, было всегда (догмат о Св. Троице, согласно которому Богородица, Приснодева Мария, мать Христова, была одновременно дочерью Христа).

Том 2 (гл. 1 Кана Галилейская) V

«Смешивать Христа с Дионисом - грубое кощунство и невежество. Но если, по глубокому слову Августина, "то, что мы называем христианством, было всегда, от начала мира, до явления Христа во плоти", то в Дионисовых таинствах достигнуто, может быть, высшае, и ко Христу ближайшая точка в дохристианском человечестве».

Мережковский, ссылаясь на бл. Августина, и не первый раз подчёркивает, что Христос является центром мировой истории. Он много раз ссылается на апокрифические тексты, в основном гностического, а отчасти еврейского происхождения, но крайне редко цитирует Талмуд. Исследования найденных уже после Второй мировой войны Кумранских свитков довольно ясно показали адекватность Рождества Христова с общей цепью мировых событий и с символикой еврейской нумерологии. Мережковскому в довоенное время точные даты едва ли были известны, но по апокрифическим текстам Христос должен был родиться в 5500 году от «сотворения мира», поскольку это половина цикла в 11000 лет. И последняя четверть священного иудейского цикла в 22000 лет, что соответствует 22 двум букам еврейского алфавита, который воплощает в себе священные символы тайного Завета (Ныне издающийся в еврейской среде США журнал так и называется «22» -Г.М.).

Глава 9 (Суд Пилата) V

«Нянчатся римляне с иудеями так, то этом трудно поверить: римских граждан казнят, по закону, за оскорбление той самой веры иудейской, которую читают просвещённые римляне «Иудейским суеверием», judaika supertitio. А иудеи, чем больше с ними нянчатся, тем хуже наглеют. Римских наместников доводят до такого отчаяния, что те сослепа бьют по ком и по чём попало. Кажется, нечто подобное произошло и с Пилатом. (…) С каждым днём всё яснее предчувствовал он, что не сносить ему головы, не уцелеть между двумя огнями - римским баловством и "жидовскою наглостью". (…) Править ими всё равно, что гнездом ехидн. То же, что впоследствии будут чувствовать такие просвещённые и милосердные люди Рима, как Тит Веспасиан и Траян, - желание истребить всё иудейское племя, разорить дотла гнездо ехидн, разрушить Иерусалим так, чтобы не осталось в нём камня на камне, плугом пройти по тому месту и солью посыпать ту землю, где он стоял, чтобы на ней ничего не росло, - это, може быть, уже чувствовал Пилат».

Мережковский, когда пропагандирует свою веру Третьего завета, даже сам не замечает, какие необычайные истины он открывает для нас, людей совершенно иных поколений.

С его точки зрения, по крайней мере, в 1930-х годах, важно было обновить христианство, придать ему статус Нового религиозного сознания, но он никогда не сомневался в том, что христианство - центр всемирной истории. А мы в этом усомнимся.

Глава ХIХ

«В нашем каноническом чтении Βαραββάς, - имя, а в древнейших и лучших кодексах Матфея и, может быть, Марка,- только прозвище, что означает по-арамейски: "Сын Отца" - "Сын Божий",- одно из прозвищ Мессии; полное же имя: Иисус Варавва, Ιετους Βαραββάς. Так в кодексах Матфея, читал Ориген и глазам своим не верил (…), что это страшное и отвратительное созвучие имён, как бы дьявольская игра слов: "Иисус Варавва - Сын Отца" (…). Иисус и Варавва. Страшный тёзка Сына Божия - сын дьявола. Выбор между ними сделает весь Израиль - всё человечество,- мы знаем, какой».

Мне кажется, что Д.М. что-то не уловил и в истолковании Св. Писания, и в некоторых своих прогнозах относительно дальнейшей судьбы России. Я не принадлежу к числу тех исследователей, которые говорят о том, что как бы было. Я хочу судить прямо по существу вопроса. Начнём с простого. Если Варавва и есть Сын Божий, то, может быть, отпустив Варавву и казнив Иисуса Христа, Понтий Пилат и еврейский синедрион как раз и помиловали Сына Божия, а лжеучителя Иисуса Христа казнили? Поставим вопросительный знак.

«Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нём.

Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?

Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник». (Иоан. 18:38 - 40)

Мережковский «Тайна Запада: Атлантида -Европа» (М. Эксмо, 2007)

Мне кажется, что слова Юрия Терапиано о Мережковском - эпиграф к этому тексту - наиболее точно отражают суть и смысл его деятельности: «Он ощущал себя предтечей грядущего Царства Духа и его главным идеологом». Постоянной мыслью на протяжении всего творчества Д.М. была мысль о том, что после царства Бога Отца и Бога Сына должно наступить царство Святого Духа. Сама по себе эта мысль не новая, она (и это сам Д.М. не скрывал) восходит к учению св. Иоахима Флорского. Но для Д.М. это учение преобразилось в некое апокалиптическое представление об общем смысле жизни, особенно в тяжелейший период между началом Первой Мировой войны и началом Второй. Он всегда предупреждал, что между Первой и Второй мировой войнами существовало только условное различие: «После вчерашней войны и может быть, накануне завтрашней, говорить в сегодняшней Европе о войне, всё равно, что говорить о верёвке в доме повешенного: это "неприлично", а уж если быть неприличным, то без предисловий.

Делаю же я это только потому, что мне терять уже нечего. Всё потерял писатель, нарушивший неумолимый закон: будь похож на читателей или не будь совсем. Я готов не быть сейчас, надеждой быть потом» (с. 15-16, II).

Это «потом» настало сегодня. И сейчас так же «неприлично» - теперь принято «неполиткорректно» - говорить о конечных судьбах истории, о царстве Духа и о многом другом.

Касаясь послевоенной (Первой мировой войны) ситуации, Д.М. говорит: «Может быть, укрепляя внешний порядок и не думая о внутреннем, мы укрепляем стенки снаряда, начинённого порохом: чем крепче стенки, тем сильнее будет взрыв» (VII с. 18).

Мне кажется, что эта мысль необычайно отвечает сегодняшнему времени. Обратим внимание ещё на одно размышление Д.М. «"Все говорят о мире, потому что боятся и ждут войны", - сказал недавно человек, кажется, лучше всех знающий действительное положение Европы, Муссолини. "Хочешь мира, готовься к войне"; "Хочешь войны, говори о мире"» (VIII, с. 18).

Одно из ключевых понятий в своеобразной историософии Мережековского - это понятие о личности. Оно необычайно актуально и в наше время. «Личность бесконечна только в нездешней, трансцедентной возможности, а в здешней, эмпирической действительности - ограничена, замкнута: лицо духовное, так же, как плотское, определяемой чертами, концами, пределами, есть тоже человечески-божественное явление Конца; быть бесконечным здесь, на земле, значит быть безличным» (ХХХV, с. 29).

Д.М. считает, что безличность в земной жизни - это путь к бесчеловечности. Так оно и есть. Массовые понятия безличности: демократия, коммунизм, капитализм - везде выигрыш то ли денежный навар, то ли коммунальный строй. А где же личность? Мережковский задаёт этот вопрос, но отвечает на него туманно: «Если вторая всемирная война будет самоистреблением человечества, то этого потребует он же "бесконечный прогресс", самый кровавый из всех Молохов» (ХХХVI, с. 29).

«Бесконечный прогресс» - это и есть творческая мысль сегодняшней глобо-центристской идеологии. Тогда ещё не поняли, к чему это всё ведёт, а сегодня это совершенно ясно: чем больше прогресса, тем больше глобализма, чем больше глобализма, тем ближе конец света.

Кто дал нам, земным людям, право на жизнь, на цивилизацию? Откуда у нас появилось право не только управлять Интернетом, а вообще пользоваться огнём или колесом. Дарвин говорит: вы потомки обезьян, и ползайте рядом с ними. А есть и другие мнения.

«Я смертным дал, и вот за что наказан, - говорит Прометей, и мог бы сказать Атлас; тот создатель второго человечества, этот первого; оба - человеколюбцы: страдают за то, что любят людей больше богов. Тайна страдания - тайна любви: вот огонь титанов, которым сожжён будет мир богов.

Первым человечеством страдает Атлас в Атлантиде - предыстории, со вторым Прометей - в истории» (гл. 2 , VII, с. 59).

Мережковский размышляет об Атлантиде одновременно в концепциях праистории человечества (Мы должны обязательно вспомнить книгу Валерия Брюсова "Учители учителей"; она была написана примерно в это же время, но по другую сторону границы - Г.М.) и как бы текущей судьбы современной ему истории Европы. Атлантида - это и есть современная Европа, которая должна рухнуть и быть погребённой в каком-то наступающем мировом кризисе. Ещё до революции в знаменитой статье «Грядущий хам» он предсказывал, сам содрогающийся от ужаса, что грядёт нечто страшное. И вот пришло.

Как же погибла Атлантида? Как погибнет Европа? «Корень зла не на земле, а на небе; с небес оно сошло на землю: плоть человека растлили ангелы. Странен и страшен ответ» (В кн. Еноха) (гл 4, с. 91).

Для понимания сущности происходящих событий Д.М. всегда пользуется авторитетами Св. Писания или богословов разных времён. Поэтому его мысль всегда несколько двоится. Особенно это относится к его пониманию вопроса о христианстве, каким он ему представлялся в30-х годах. Именно этот период в творчестве Д.М. Почти никем не изучен и даже не освещён. Более того, некоторые книги о религиозных реформаторах, написанные на русском языке, были опубликованы в Германии в немецких переводах в 30-х годах. В России они были частично опубликованы только в 90-е годы, а отчасти даже в постсоветский период.

В конце 1920-х и на всём протяжении 30-х годов Д.М. мучительно думал о том, состоялось ли христианство как центр мировой веры. Действительно ли Иисус (как личный человек, еврей) был ХРИСТОМ, то есть спасителем, мессией, благословением всего человечества? Кто такой Иисус, откуда он появился, до какой степени достоверны все Евангелия и писания апостолов? Вот основные темы размышлений Д.М. в это время.

Теперь более подробно.

Одна из последних книг Д.М. « Лица святых от Иисуса к нам» вообще появилась в целостном виде только в 2000 году. До этого она была напечатана отдельными статьями в конце 30-х - начале 40-х годов, когда уже разгорелась вторая мировая война. Важно подчеркнуть, что впервые отдельные материалы оказались опубликованными только в переводе на немецкий язык. Мережковский, будучи верен одной из своих программных статей («Христианство и антисемитизм» , 1934 г.), считает, что христианство невозможно без еврейской религии и - парадокс! - что это высшая религии мира. «Первый святой - Павел; в нём первая точка пути от Иисуса к нам» (I).

«Цену себе он (т.е. Павел - Г.М.) знает: "Нет у меня ни в чём недостатка против высших Апостолов"(II Кор. 11,5).- "Слуги Христовы - они? В безумьи говорю: я больше, я гораздо больше" (II Кор. 11,23)» (I).

Личность и деяния апостола Павла всегда казались странными для многих христиан. Это единственный «апостол», который никогда в жизни не видел Христа, и, напротив, был назначен еврейскими властями для искоренения христианских сект. Вот что говорит он сам: «Я преуспевал в Иудействе более многих сверстников в роде моём, будучи ревнителем отеческих моих преданий» (Галатам, 2,11-15).

И вот такой-то довольно спорный христианин вдруг явился основателем христианства как всемирной религии.

Очень интересно эту мысль развивает Д.М. чуть дальше: « А между тем никто иной, как Павел, и превратил именно здесь, в Антиохии, столице на арамейском языке самого Иисуса), в Церковь Вселенскую и "еретиков Назарьян"- в "христиан"» (ХХХ).

Иными словами - основываясь на опыте Д.М. - Иисус Христос превратил кагал в христианскую общину, то есть в церковь (напомним, кто не знает, что слово «церковь» происходит от слова циркус, то есть круг), а может, наоборот христианская община по мере вступления в вероучение апостола Павла превращалась в рамки своеобразного кагала.

Мережковский говорит об этом прямо: «Если Павлово учение о свободе не понято людьми и доныне, то, может быть, потому, что учение самого Иисуса сделалось новым Законом, более тяжёлым и рабским, чем Ветхий Завет - Закон» (ХХХIХ).

Вторым святым Мережковский считает Августина («Павел. Августин», 1936 г.). Августин близок Д.М. тем, что он родился и жил на переломе эпох, «между тем, что ещё не умерло, и тем, что ещё не родилось» (II).

«"Ересями Церковь возвышается",- учит Августин. - Сколько великих учителей в Церкви осталось бы неизвестными, сколько вопросов - неразрешёнными, если бы не Ереси! (…)» За такие слова через тысячу лет будут людей жечь на кострах» (VIII).

Мережковский видит удивительную близость Августина к нашей современности в его поразительном признании: «Жизнью века сего я уже начинал тяготиться; уже не так, как, прежде, томился жаждой богатства и почестей… Но похоть к женщине всё ещё крепко держала меня.»- "Даруй мне, Господи, целомудрие,- только не сейчас!"- молился я, боясь быть услышанным слишком скоро» (ХХХIХ).

Бл. Августин для Д.М. был внутренне очень близким человеком, но он считал его всего лишь первоисточником Реформации, которая расцвела в последующие века.

Д.С. Мережковский. «Франциск Асизский».

Самое главное для Д.М. при анализе жизни, творчества Франциска (если так можно выразиться по отношению к святому) состоит в том, насколько он приблизился к жизни и страданиям Христа лично. Сам св. Франциск был сыном крупного купца, и в молодости любил покутить и поразвлекаться с женщинами. Но неожиданно на него снизошло Откровение, и на его ногах и руках появились стигматы, то есть кровавые раны, знаменующие места распятия Христа.

Д.М. «Есть ли христианство всё, чем жило, живёт и будет жить человечество? Нет ли чего-то до христианства и за христианством; нет ли по сю и по ту сторону его какого-то древнего, забытого, и нового, неизвестного, религиозного опыта? Вот вопрос, поставленный за семь веков до нас Иоакимом и встающий перед нами сейчас грознее, чем когда-либо.

"Многое ещё имею возвестить вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придёт Дух… то откроет вам всю истину… и будущее возвестит вам" Ио. 16,12,13».

Св. Франциск, неожиданно отринув свою прежнюю жизнь и став публичным юродивым, возлюбил «Прекрасную Даму» - «Бедность». Он говорил: «Хочет от меня Господь одного, - чтобы я был величайшим в мире безумцем, и нет мне иного пути, кроме этого» (LXVI).

Мы понимаем, что это символ русского «юродства», которое дошло от древнейших времён до наших дней. Представим себе юродивого на троне в виде Борис Ельцина. А ведь у него были предшественники - Карл VI или Эрик XIV шведский король.

С нашей точки зрения кажется, что такое юродство - это подлинное безумие. Однако в своё время считали, что Христос якобы воплотился во второй раз в св. Франциске (CIII).

Однако это лишь предварительные мечтания. Центр историко-философских размышлений Д.М. - это Жанна д’Арк.

Для Д.М. она символ религиозно-освободительного движения, которое должно уничтожить все препоны на пути к возрождению подлинной духовности. Ещё раз напомним, что в своей знаменитой речи по радио Д.М. сказал, что Гитлер - это своего рода Жанна д’Арк, очиститель народа от нашествия чуждых сил.

Про эту речь известная легенда. Приводит её в своих воспоминаниях Ю. Терапиано, и в каноническом варианте, Д. С. , якобы, выступил по радио в июне 1941 г. Однако по свидетельству Н. Тэффи, речь, где упоминались и Гитлер и Жанна д"Арк Мережковский произнёс 14 августа 1940 г. на собственном юбилее. Дословно он сказал так: "кончится кошмар, погибнут антихристы, терзающие Россиию, и антихристы, душащие сейчас Францию, и Россия Достоевского, подаст руку Франции Паскаля и Жанны д"Арк". Одоевцева о той же речи вспоминала, что Мережковский был очень высокопарен, и сравнил Германию с Атлантидой. Никто ничего не понял. Речь, однако, была очень фрондёрская (для посвящённых), и эмигранты боялись, что нагрянет военная полиция.

А легенда, вероятно, произошла из-за того, что летом 1941 г. Мережковских выбросили на улицу из их квартиры за неуплату, и помогли им немецкие поклонники-оккупанты, что немедленно вызвало взрыв негодования в эмигрантской общине. И сконтаминировали речь 1940 г. и мнимое предательство осени 41-го.. .

Физической возможности попасть на радио летом 1941 г. у Мережковского не было: жить ему оставалось не более 3-х месяцев, и он был очень дряхл.

Обращаясь к образу Жанны д’Арк, Д.М. сразу говорит о том, что она является святой подвижницей не той или иной веры - католической или православной, - а самой своей личностью воплощает мистическое царство Св. Духа. Книга Мережковского «Жанна д’Арк», включённая в общий цикл «Лица святых от Иисуса к нам», направлена именно к выяснению мистической сущности Св. Жанны. Об этом сразу же говорит подзаголовок первой части книги: «Св. Жанна и Третье Царство Духа». Дальше эта мысль поясняется в первых же словах: «Если Жанна действительно святая не одной из двух Церквей, Западной, а единой Церкви Вселенской, то она принадлежит всему христианскому миру (…)

Если Жанна действительно спасла Францию, то спасла и Европу, так как в ХХ веке ещё несомненнее, чем в ХV, что Европы нет без Франции и что спастись или погибнуть этой части Европейского тела - значит и всему телу погибнуть или спастись» (гл. I).

Нам интересно, что история Св. Жанны привлекала внимание не только Д.М.; её пытался опорочить Вольтер, но и - что самое интересное - маркиз де Сад в книге «Тайная история Изабеллы Баварской». Это полуисторическое - «полуроманное» произведение, основанное на малоизвестных документах охватывает ту часть пресловутой Столетней войны между Англией и Францией, которая меньше всего известна нашему читателю. Изабелла Баварская была супругой того короля Франции Карла VI Безумного, который довёл свою страну до грандиозной катастрофы. Но она участвовала во всевозможных политических и сексуальных интригах, расколола правящие классы на несколько враждебных лагерей. Когда же страна погрузилась в полный хаос, одна за другой (маркиз де Сад упоминает обеих) появляются девственницы-спасительницы Франции. И каждая из них увлекает за собой толпы воинов. И вот, наконец, третьей девой появляется Жанна д’Арк, которой удаётся спасти Францию. О труде своего предшественника - маркиза де Сада Д.М., по-видимому, не знал, иначе он о нём где-нибудь бы упомянул. Но мы, глядя из современности, должны отметить этот факт. Главный подвиг Жанны д’Арк состоит в том, что она смогла короновать Карла VII, сына Карла VI Безумного, на французский престол. Тогда Франция оформилась как национальное государство. Но война ещё продолжалась.

Отметим, кстати, что в одном из своих публичных выступлений Д.М. сравнил Жанну д’Арк с Гитлером. Столь высокая оценка личности Жанны и её духовного и физического подвига, казалось бы, не очень-то согласуется с нашим пониманием личности Гитлера. Однако присмотримся к этому вопросу более внимательно: «Жанна предана была огню за "ересь"; главная же ересь её - в том, что она "непослушна" Римской Церкви, земной, Воинствующей: "Я пришла от Бога, от св. Марии Девы и от всех Святых - от Церкви Торжествующей". Только ей одной я была и буду послушна во всём, что делала и делаю» (гл.Х).

Мережковский цитирует протоколы допроса Жанны д’Арк и как бы сам себя спрашивает, до какой степени человек имеет право на своеволие, а величайшие исторические деятели имеют право спросить себя: вправе ли мы управлять судьбами народов или пытаться воздействовать на движение исторического процесса.

Вот что ещё сказала Жанна на допросе: «"Церкви я подчиняюсь, но Богу послуживши первому". Больше, чем Преобразование Церкви, Реформация в этих трёх словах: " Богу послуживши первому"- в них Переворот, Революция» (гл. Х).

Вот что такое для Мережковского Жанна д’Арк и Гитлер, которого он сравнивает с ней. Едва ли кто-нибудь в ХV веке мог говорить о социализме и революции, и слов таких в обиходе не было, а в ХХ веке стало ясно: социализм достоин воплощения в реальность, но как национальный социализм, а интернациональный социализм, осуществившийся с 1917 года в России, не заслуживает никаких положительных оценок.

Личность и деятельность Жанны д’Арк привлекают Д.М. ещё и потому, что по его глубокому внутреннему убеждению она является воплощением Св. Духа, особенно потому, что слово «дух» на арамейском языке (rucha) является словом женского рода: «Если Дух есть Мать, то путь второго человечества, нашего, обратен пути первого: уже не от Матери к Сыну, а от Сына к Матери - Духу.

Вся религия Жанны - религия Духа Матери» (ч.II, гл. II).

Особенно удивляют некоторые предсказания древних волхвов, которые далее приводит Мережковский. Например, вот что писал Бэда Достопочтенный: «Вот запылает война, и Дева подымет знамена». Или писание Мерлина Волхва: «Выйдет некая Дева из древнего леса дремучего, чтоб исцелить Францию от многих ран!» (гл. ХХI).

Мистическая задача Жанны д’Арк состояла в том, чтобы освободить Францию, а вместе с ней и всю Европу от нашествия англичан. Во Франции их тогда называли «годонами» (это слово происходит от английского выражения god damn, что в переводе означало «будь проклят»).

Когда Жанна попала в плен к англичанам, они посадили её «как хищного зверя, в железную клетку, такую низкую, что в ней нельзя было стоять, и ещё приковали к ней цепями за шею, за руки и за ноги. И потом, когда уже выпустили из клетки,- днём надевали ей на пояс, а ночью на ноги двойную, прикреплённую к стене тюрьмы железную цепь» (гл. LI).

Особенно изуверским был сам процесс её казни: «Тут же, на третьем помосте, был столб с прибитой к нему доской, а на доске - надпись: "Жанна, рекомая Дева, лгунья, злоковарная, пагубная, обманщица, колдунья, кощунница, в Иисуса Христа не верующая, идолопоклонница, служительница дьяволов, отступница, еретица и раскольница"» (гл. LXVI).

Нас удивляет не только обилие обвинений, но особенно их лицемерная сущность, проявляющаяся даже в мелочах. Перед вынесением приговора Жанну д’Арк обследовала целая комиссия, которая подтвердила, что она девственница, и,тем не менее, в судебном постановлении этот факт был не признан.

Не будем особенно углубляться в детали злодейского убийства Жанны’Арк. Обратим внимание только на тот вывод, который делает Д.М.: «Русским коммунистам нужен мир с Европой для войны с Россией. Потому что слишком хорошо знают, что если ещё не вся России, то уже огромная и с каждым днём всё большая часть её хочет войны не с внешним врагом, а с внутренним, ждёт её как знака не для всемирной, а для русской революции, что всякий внешний враг будет для России желанным союзником-освободителем и что нет такой цены, которой она не заплатила бы за свободу» (гл LXXII).

Именно эти мысли и привели Д.М. к рассуждениям о том, что Гитлер несёт освобождение России. К сожалению, утопичность этих планов быстро обнаружилась, но сам Д.М. этого же не увидел, поскольку умер в 1941 году.

Теперь перейдём к анализу книги Д.С. Мережковского «Испанские Мистики. Св. Тереза Авильская. Св. Иоанн Креста. Приложение. Маленькая Тереза » Томск, изд. «Водолей», издание А. Сотникова, 1997.

Это последние книги Мережковского, он писал их до самой смерти в 1941 году. Впервые они были опубликованы в полном виде только в 1988 году в издании Т. Пахмусс. В предисловии Т. Пахмусс пишет: « Намерением Дмитрия Сергеевича Мережковского в книге Испанские Мистики (…) было не только изучение прошлого интересующих его людей, Св. Терезы Испанской и Св. Иоанна Креста в данном случае, но и предсказание духовной культуры будущего человечества. Сам Д.М., работая над этими книгами всё время думал о возможности коммунистической революции во Франции, в которой, в конце 30-х годов после убийства президента Поля Думера, чрезвычайно возросло влияние так называемого «народного фронта», возглавляемого коммунистами. Д.М. и З.Г. опасались повторения красного октября. Д.М. писал: «Следовало бы приготовить "новый приют", может быть, в Испании, ибо я пишу генералу Франко, который, надеюсь, судя по тому, что мне о нём рассказали, мог бы пригласить меня в Испанию для чтения антикоммунистических лекций и работой над книгой о Св. Терезе» (Из письма Д.М. Грете Герелль, шведской художнице и интимному другу 19.10.1939 г.).

Для правильного понимания смысла обращения Д.М. к испанским мистикам ХVI века нужно вспомнить ещё и письмо З.Гиппиус Д.В. Философову ещё от 2 мая 1905 года: «Но скажу и я тебе: а ты знаешь, ты наблюдал когда-нибудь чувственность сознательной веры? Идущую от Высшего (не к Нему, как у св. Терезы), всю под Его взорами? Может ли в такой чувственности быть ни в похоти, хотя бы самое тонкое?» . Оба эти письма Т. Пахмусс приводит в своём предисловии для ясного понимания того, почему Д.М. обратился к исследованию испанских мистиков ХVI века. А причина была ясна: это не просто стремление избежать ужасов возможной новой французской революции, а углубление в исследование религиозно-эротического экстаза, понимание религиозной веры как особо утончённой формы эротики.

«Главным признаком Старо-Кастильского рыцарства была "чистота", "ясность", "светлость крови", la limpia sangre, не смешиваемость с кровью евреев и мавров. Чистая вера только у тех, у кого чистая кровь - вот почему Старо-Кастильские рыцари (…) были доблестными защитниками святой католической веры против всякого нечестия и ереси,- больше всего Иллюминатства, и новой "гнусной ереси" Лютера и Кальвина.

Скоро начнёт рыцарские подвиги свои "вдохновенный гидальго ", дон Кихот Ламанческий (…), и главным из них будет защита веры» (с. 26).

Здесь нужно обратить внимание на очень важные исторические факты. Слово иллюминаты, употреблённое в данном тексте Д.М., как легко догадаться, вовсе не означает последователей околомасонской секты А. Вейсгаупта, созданной во второй половине ХVIII века. Иллюминатами в ХVI веке называли всех явных и тайных поклонников лютеранства и кальвинизма. Иллюминатом прослыл даже знаменитый скульптор А.Бернини, несмотря на то, что он автор скульптуры «Экстаз Св. Терезы». Нужно подчеркнуть, что Св. Тереза происходила из древнейшего рыцарского рода, и её предки отличались непримиримой борьбой с маврами и морисками.

По мысли Д.М. Св. Тереза, будучи по роду истинно арийского происхождения, была как бы влюблена в Иисуса Христа: «Может быть, глядя на Христа влюблёнными глазами, всё повторяла маленькая Терезина неутолимою жаждою: "Дай мне, дай мне этой воды!" и умирала, и не могла умереть от блаженства. Что это была за жажда, поймёт она уже много лет спустя, когда, читая в молитвеннике слова из Песни песней: "Да лобзает Он меня лобзанием уст твоих, ибо ласки Его лучше вина!"- вся задрожит и с лицом, зардевшимся, как от первого поцелуя любви, подумает: "О, какая блаженная смерть в объятиях Возлюбленного!.. О, приди, приди, - я Тебя желаю, умираю и не могу умереть! " и ещё яснее поймёт, когда Христос в Видении скажет ей: "С этого дня, ты будешь супругой Моей… Я отныне не только Творец твой, Бог, но и Супруг". Этим последним великим знамением, в детстве её, предсказан ей главный религиозный опыт всей жизни её - Богосупружество» (с. 28).

Д.М., как и его друзья конца 20-х - 30-х годов- Жан Кокто, Жорж Батай, Андре Жид,- почувствовал острую религиозно-мистическую связь между эротикой и истинной верой. Мы помним, что ещё до революции Валерий Брюсов написал свой замечательный роман на эту тему «Огненный ангел», воплощённый позже А. Прокофьевым в гениальную оперу. В 30-е годы эта мысль стала выглядеть практически очевидной. «Между дон -Кихотством и дон-Жуанством существует не только в Испании ХVI века, но и везде всегда, нерасторжимая связь. Что в войне Дон-Кихот, то в любви Дон-Жуан. Меч свой подымает Рыцарь Печального Образа на исполина - ветряную мельницу - с такой же святой и безумной отвагой, с какой Дон-Жуан протягивает руку свою Каменному Гостю, и гибель обоих одинаково страшна и блаженна (…)

Дон-Кихотство и Дон-Жуанство - две створы той двери, через которую и св. Тереза входит в жизнь» (с.32).

Здесь невольно приходит на ум высказанная В. Молотовым в начале 40-х годов мысль о том, что Гитлер и есть некий Дон Кихот, решивший потягаться со всем «прогрессивным человечеством». Однако продолжим.

Вот что писала Св. Тереза: «Жизнь для меня сновидение, в котором движутся призраки. Я знаю, что сплю, и что когда проснусь, всё будет ничто, serra todo nada» (с. 41). Обратим внимание на удивительную близость этого признания к творчеству её современника знаменитого драматурга Кальдерона и особенно к его пьесе «Жизнь есть сон».

Между тем важно отметить, что убеждённость в монашеском призвании пришла к Св. Терезе только в 40 лет. Д.М. поясняет это так: «Сорок лет - та роковая точка для женщины, когда солнце пола начинает склоняться к западу, лучи его становятся знойнее, и в них рождаются великие бури. (…)

Чем как бы была больна Тереза? Фрейдовский психоанализ решил бы: "заглушенным и извращённым полом", "истерической эротоманией", "половым безумием", psychjpathia sexsualis . Так решила бы "мудрость мира сего - безумие перед Богом", потому что можно отвергнуть всякую религию, как безумие, но, приняв её, надо принять и мудрость её - Экстаз» (с. 44).

Здесь мы переходим к одной из самых важных для Д.М. тем - неразрывной связи между религией и сексуальностью. «"Богоодержимость", katoche, - одно из имён Экстаза в древних Дионисовых таинствах. Исступлённая Сибилла Вергилия "силится сбросить одержащее её божество, как бешеный конь сбрасывает всадника, но, укрощаемая ударами и толчками бога, принуждена вещать, с пеною у рта". Другое имя Экстаза в тех же таинствах - "безумие", mania, от mainesthai , откуда и слово "Мэнады", "Безумные",- жрицы бога Диониса. С "жалом овода", oistros, сравнивается Экстаз в тайном учении Орфиков. Имя Диониса - oistrees, oistromanes, значит: "оводом жалящий", "исступляющий, как овод". Лисса, богиня бешенства, исступляет мэнад у Эсхила: "судорога подходит и распространяется вверх до темени, как пронзающий укус скорпиона"» (с. 48).

Д.М. приводит такие удивительные откровения Св. Терезы: «Часто Он (Христос) мне говорит: "Отныне Я - твой, и ты Моя!"… Эти ласки Бога моего погружают меня в несказанное смущение". В ласках этих - "боль и наслаждение вместе". "Эта рана сладчайшая".

"Человекотерзатель", anthroporrhaiste,- имя Бога в древних мистериях, страшное для всех, кроме самих терзаемых: знают древние служительницы бога Диониса, Мэнады, "исступлённые" …, хотя ещё и смутным знанием,- яснее узнаёт Св. Тереза, - что слаще всех нег эти ласки - раны, лобзания - терзания небесной любви; лучше с Ним страдать и умереть, чем без Него блаженствовать. "Господи, или страдать (с Тобой) , или умереть (за Тебя)!" молится Тереза и падает в изнеможении, под этими ласками, закатывает глаза, дышит всё чаще, и по всему телу её пробегает содрогание. Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела её в эту минуту, то поняла бы, или ей казалось бы, что она понимает, что всё это значит, и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины; а если бы и в колдовстве была эта женщина опытна, то подумала бы, что с Терезою вместо мужчины, тот нечистый дух, которого колдуны и ведьмы называют "Инкубом"» (с, 53-54).

В примечаниях к цитируемому нами изданию, которые принадлежат иерею Антонию Ильцу, сообщается: «Нечто подобное говорит и св. Симеон Новый Богослов» (с. 281).

Д.М. убеждён в том, что «человеческая половая жажда есть влечение к трансцендентному» (с.56). Эта мысль особенно ярко проясняется в описании эротического экстаза Св. Терезы в том, что «не сама она, а Римская Церковь назовёт Пронзением, transverberatio." И проходил Я мимо тебя (дочери Израйля) - и вот, это было время твоё - время любви… И простёр Я воскрылия рук Моих на тебя, и покрыл наготу твою… и ты стала Моею" (Тайна трёх, 184). Это могла прочесть Тереза в Св. Писании, когда перевод его на старо-кастильский язык ещё не был запрещён Инквизицией. "Стала Моею", прочла и, может быть, вспомнила: "Отныне Я твой, и ты - Моя!". Что прочла в Писании о дочери Израиля, то и над нею самою исполнилось в самом чудном и страшном из всех её видений, соединяющих, как в древних мистериях, высшую точку Экстаза с огненнейшею точкой Пола - в Пронзении.

"Справа от себя увидела я маленького Ангела… и узнала по пламенеющему лицу его Херувима… Длинное, золотое копьё с железным наконечником и небольшим на нём пламенем (…), и он вонзал его иногда в сердце моё и во внутренности, а, когда вынимал из них, то мне казалось, что копьём он вырывает и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы кончилась боль. (…) Чем глубже входило копьё во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее "(…)

Надо быть ребёнком, не знающим, как девушка становится женщиной, чтоб в "Пронзении" не видеть того, что происходит между женихом и невестой в первую брачную ночь» (с. 55) .

Т. Пахмусс и некоторые другие комментаторы творчества Д.М. 30-х годов убеждены в том, что он, следуя полуеретическому учению Иоахима Флорского, ставил в центре своих исканий учение о Царстве Святого Духа, которое должно наступить после того, как окончательно отомрёт существующая христианская религия. Формально это может быть и так. Но мне кажется, что глубинным подсознательным стремлением Д.М. было связать эротику и религию в одно нерасторжимое целое, освятить половой акт, как высшую религиозную ценность, это была, пусть и прикрытая христианской терминологией, религиозно-эротическая философия (тантризма), которой были близки самые видные современники, отчасти друзья Д.М. - Ж. Батай, Ю. Эвола, Дж. Джентиле, М. Элиаде и некоторые другие.

МАЛЕНЬКАЯ ТЕРЕЗА

Обратим внимание на очень интересный и неразрешённый Церковью - ни нашей истинной православной церковью под руководством патриарха Кирилла, ни западной под руководством Папы римского Франциска - вопрос о том, что такое сошествие Св. Духа на Богородицу и вторичное сошествие Св. Духа на Христа во время его крещения в присутствии Иоанна Предтечи - значит ли это, что состоялся духовный брак Христа (Эдипа) со своей матерью. Если Св. Дух, как мы уже писали, по-еврейски ruchа, слово женского рода, то нет ничего странного, что Иисус Христос как зачинатель нового вероучениия был зачат отцом богом Иеговой и как бы матерью - Св. Духом (по-русски лучше сказать Духиней). Может быть, так оно и было. Но учение христианской веры предлагает нам другой вариант.Ещё небольшое примечание: Христос - отец своей матери. Богородица - Дева Мария, непорочная мать Иисуса Христа является одновременно его дочерью, поскольку сотворена Св. Троицей, поскольку сотворена одновременно Богом Отцом, Богом Сыном и Св. Духа, причём Св. Дух - это якобы женщина.

Главное, что нам нужно подчеркнуть при анализе этой книги Д.М.: это проблему равенства и свободы. Цитируем Маленькую Терезу: «Господи, Ты знаешь, что я всегда хотела одной только истины». - "Рук я никогда не умывала, как Пилат, но всегда говорила: “Господи, скажи мне, что есть истина!”"» (с. 234)". Святая Тереза отлично понимала, и Д.М. тоже, что между Богом иудейским и истиной есть разница. Мне вспоминаются высказывания мыслителей разных времён на эту тему. Знаменитый английский поэт Кольридж, лидер озёрной школы, утверждал: если бы был выбор между Христом и истиной, он выбрал бы истину Ф.М. Достоевский в ответ на этот вопрос сказал, что выбирает Христа. Но тут-то мы и можем «подловить» классика: если вы считаете, что истина и Христос - это разные вещи, то тут есть о чём задуматься. А особенно, если Христос, то есть ложь, выше, чем истина, то это ещё хуже.

Вот что писала Маленькая Тереза в своих экстатических признаниях: «Всё, что я говорю о моих искушениях, слишком слабо, по сравнению с тем, что я чувствую, но я не хочу больше говорить; я боюсь, что слишком много сказала; я боюсь кощунства» (с. 239- 240).

Этот поиск высшей истины и есть то, что сближает нас не только с несчастной Маленькой Терезой и творчеством Д.М. тех лет, но и с сегодняшней эпохой.

Эротика и святость - вот что мне кажется самым важным для понимания творчества Д.М. 30-х годов, а вовсе не пресловутое учение о заклинаниях Св. Иоахима Флорского: «Самое страшное и гнусное во второй Великой Войне (эти слова написаны до начала этой войны - Г.М.) - этом небывалом за память человечества жертвоприношении … Молоху без личности государственности - то, с каким восторгом люди сами кидаются и кидают других в его раскалённое чрево, "летят на смерть, как мухи на мёд", по слову Тертуллиана и христианских мучеников» (с. 119).

Здесь Д.М. делает два замечания:

«Чтобы всем обладать,
Не имей ничего;
Чтобы сделаться всем,
Будь ничто (с.118, стихи Св. Иоанна Креста).

"Страшное делает Бог с тем, кто любит Его, но жаловаться им нельзя, потому что Он сделал ещё страшнейшее с Единородным Сыном своим", скажет св. Тереза Иисусу; то же мог бы сказать и св. Иоанн Креста (…)» (с.150).

Любовь и отрицание любви. Это два принципа, которые Д.М. сравнивает с двумя учениями у Св. Терезы и у Кальвина: «Страшную меру воли его к одиночеству даёт и это учение о любви: "Должно любить всех одинаково", родных и чужих, и даже родных меньше, чтобы плоть и кровь не возбуждали этой естественной любви, которая существует между родными и которую должно умерщвлять, чтобы достигнуть совершенства…, забывая всех одинаково, ты не ошибёшься, любя больше одного, чем другого. "Не думай же ни о ком ничего, ни злого, ни доброго, иди равно ото всех… чтобы достигнуть святого уединения"…

Грех для него не только любить, но и быть любимым: "Быть другом его есть уже грех (…)". Перед смертью он сожжёт письма Терезы, чтобы от всего быть свободным» (с.158).

Иными словами, бога в человеке нет, поэтому и любить не надо. «Бог есть любовь», так написано в Писании, а святые Тереза Авильская и Иоанн Креста ненавидят и любовь, и человека одновременно. Одна из глав книги Д.М. названа « Между иллюминатством и церковью».

Мы уже говорили, что иллюминатство - это одна из форм протестантства.

Одна из последних книг Д.С. Мережковского называется «Реформаторы. Лютер, Кальвин, Паскаль.» (опубл. на русском языке Брюссель 1990; фр. и нем. переводы - 1941 и 1942 гг.). Эти интересные исследования, посвящённые эпохе реформации, Д.М. писал в самом конце своей творческой деятельности, размышляя о том, что такое христианство вообще и смогло ли оно состояться.

Много, кто сомневался в том, что христианство является великой единосущной верой. Много ересей сопровождало и до сих пор сопровождает официальное христианское вероучение. Их искореняли по русской пословице «не крестом, так пестом». Это и ариане, и маркиониты, и манихеи, и многие другие. Однако суть самого глубокого вопроса о понимании веры во многом оставалась неизвестной. С чего началась борьба Мартина Лютера с официальной тогдашней католическо-православной церковью? Вопрос очень простой. Папа Лев Х в сентябре 1517 года (обратим внимание на символическую дату) разрешил продавать индульгенции, то есть отпускать любые грехи за определённую мзду, которую собирали специальные церковные служители. Мартин Лютер, человек простого происхождения, но серьёзно образованный в богословских вопросах, задался простым вопросом: «Я должен сам услышать, что говорит Бог» (с.32-33). И пояснил эту мысль следующим образом: «Мы (протестанты) также плохо жили, как римские католики. Но мы боремся не за (праведную) жизнь, а за (истинное) учение. Вот чего не поняли ни Виклефф, ни Гус, нападавшие только на дурную жизнь католиков… Потом я победил учением: оно ему сломало шею» (с.34).

Лютер имел ввиду, что он победил Римскую католическую церковь убеждённостью в том, что общение с богом может происходить только при личном контакте, а церковь не нужна.

Когда отец Лютера умирал, исповедующий его священник спросил: веруешь ли ты в учение сына своего Мартина: «Верую,- ответил тот. - Надо быть негодяем, чтобы этому не верить» (с. 39).

Великий вольнодумец Вольтер писал так: «Истина светит сама собственным светом своим, её не надо освещать огнём костра» (с. 49). Эта мысль кажется очевидной. Но теперь мы приблизимся к изучению кальвинизма.

Фигура Лютера и его образ мыслей наиболее ярко проясняются таким интересным фактом: «С детства тяготел на нём страх Нечистой Силы» (с. 55). Уместно вспомнить знаменитую, более раннюю работу Д.М. «Гоголь и чёрт», в которой он развивал мысль о том, что основа мировоззрения и мирочувствования Гоголя - это его борьба с мистическим образом нечистой силы, которая и привела его к преждевременной смерти. Лютер и Гоголь? Не парадоксальное ли это сопоставление. Я глубоко убеждён, что эта аналогия не просто находится в сознании Д.М., а, по сути, она глубоко правильна. Вспомним такие известный факт: когда во время работы Лютеру неожиданно явился чёрт, он бросил в него чернильницу. Это пятно на стене до сих пор показывают посетителям мемориального музея Лютера. И с другой стороны Гоголь, заморивший себя голодом в ужасе перед нечистой силой. А ведь он тоже был убеждён в своём правильном понимании христианской веры («Выбранные места из переписки с друзьями»), и церковь ему не указ.

Но последователи Лютера, конечно, пошли гораздо дальше: «"Царство Божие приблизилось и должно быть установлено силою, ибо по слову Господа только употребляющий силу входит в Царство Божие",- учил Карлштадт."Вперёд, вперёд, вперёд! Раздувайте огонь, не давайте вашим мечам простыть от крови, не щадите никого!" - скажет ученик Карлштадта, Мюнцер» (с.124).

Это уже напоминает нам и Маркса, и Ленина. Д.М. пишет об этом так: «Тайное общество Мюнцера - то малое горчичное зерно, из которого некогда вырастет великое дерево - Третий Коммунизм, Третий Интернационал» (с. 131). А дальше приведём ещё интересные слова: «Я, Мартин Лютер, буду сражаться молитвами, а также, если нужно, кулаками». Д.М. продолжает: «Правило опасное: от Лютера к Гитлеру - от молитвы к кулаку» (с.168).

Пройдут буквально 2 - 3 года, и сам Д.М. будет относиться к Гитлеру совсем по-другому, но в основном он останется верен своему первичному идеологическому посылу: нельзя реформировать христианство, в сущности не отменив его. Сегодня это ясно как никогда. «Верно и глубоко понял Гёте: "Мы ещё не знаем всего, чем обязаны Лютеру и Реформации. С ними могли мы, вернувшись к истокам христианства, постигнуть его во всей чистоте. Снова мы обрели мужество твёрдо стоять на Божьей земле и человеческую природу свою чувствовать, как дар Божий» (с. 175).

Приводя эту цитату, Д.М. даже не чувствует, что, говоря о якобы «истинном» христианстве, Гёте в сущности его вообще отрицает, потому что Христос учил: «Царствие Моё не от мира сего». А и Гёте, и даже сам Д.М. смотрят на вещи по-другому: духовное и плотское должны быть объединены в общее целое. Религиозный экстаз и плотское совокупление - это одно и тоже. Плоть и Дух соединяются в святом соитии. Здесь и понятие вечной женственности, и святое понимание Духа (rucha) в его женской ипостаси.

Что такое Реформация? Религиозное сознание того времени вращалось внутри догматов христианской религии, но стремилось выйти за её пределы и всё-таки по существу не могло это сделать.

Для правильного понимания сущности Реформации нужно иметь в виду такие, внешне не схожие, но исторически очень близкие явления: перед тем, как Мартин Лютер начал свою реформаторскую деятельность (напомним сакральный год и сакральный день - 7 ноября 1517 года), окончательно рухнула Византийская империя (1453 г.), родились и проявили себя великие художники Возрождения - Леонардо да Винчи, Рафаэль Санти, Микеланджело Буанаротти. Только что Христофор Колумб открыл Америку, и это Лютер несомненно знал, поскольку невероятно раздвинулись горизонты мышления.

Ощущение того, что прежний христианско-католический мир распадается на части было в ту эпоху столь же сильным, как и то, что мы чувствуем сегодня: рушилась и должна была рухнуть целая эпоха. Так и случилось. Для современников Лютера открылись новые горизонты в верованиях, географических открытиях, а чуть попозже - в космологии (Николай Коперник - современник Лютера).

Но, как и во всяких революционных начинаниях, появляются две стороны, особенно в трактовках текста еврейского Писания. Лютер открыл национальную сторону: любая религия должна иметь национальный характер. Но к вопросу о религиозной Реформации можно подойти и с другой стороны, вскрыв глубины еврейского происхождения христианской религии.

Книгу Д.С. Мережковского «Кальвин» Т. Пахмусс предуведомляет таким предисловием: «Он (Кальвин - Г.М.) настаивал на том, что одной из главных обязанностей Церкви является благополучие государства и что государство должно обеспечивать благополучие Церкви. Оно также обязано поощрять набожность и благочестие, и богохульство должно караться как гражданское преступление» (с.108). Далее Т. Пахмусс поясняет эту мысль так: « Пресвитерианские Церкви примыкали в основном к учению Кальвина, и главное религиозное направление в американских колониях было кальвинистским» (с.108).

В чём же состоит учение кальвинизма? Д.М. пишет так: «Бог Кальвина хуже Сатаны» (с.184). Кальвин, подобно Ленину, строит своё мышление особым образом: «Новую политическую свободу он выкует из древнего железа - Ветхого Завета - Закона» (с. 184).

Обратим внимание ещё на одну деталь: «Воля к народности у Лютера, а у Кальвина - к всемирности» (с. 193). Повторим ещё раз - вот где истоки учения о международной всемирной революции, которая роднит кальвинизм с марксизмом- ленинизмом: «Кальвин - второй Моисей, осуществляющий Евангелие по скрижалям Синая» (с. 197). Когда Кальвин обосновался в Женеве и создал там некое религиозное псевдо-государство, он, основываясь на своём вероучении, поставил перед своим как бы народом, а на самом деле гигантской сектой, охватывающей сотни тысяч человек, такую задачу: «После Ветхозаветной Теократии, здесь, в Женеве, снова является впервые не святой человек, а Святой Народ; цель государства и Церкви становится снова не личная, а общая святость; избранному народу снова говорит Бог Израиля: "Будете святы, потому что Я свят".

"Вы - род избранный, царственное священство, народ святой", - говорит Женевским гражданам устами Кальвина тот же Бог» (с. 249).

Кальвин устроил в своём псевдо-государстве в Женеве удивительный режим, который, как две капли воды, похож на всюду осуждаемый сталинский тоталитаризм. Нас, людей ХХI века, удивляет только, почему англо-американские исследователи не обращают на это внимания. Вследствие малообразованности? Или, попросту говоря, серости - наступлению «грядущего хама», о котором писал Мережковский? Однако в вольнолюбивом городе Женеве при Кальвине обязательной была такая присяга: «Если я узнаю о чём-либо, заслуживающим доноса в Консисторию (Так назывался тогда государственный церковный орган правления - Г.М.) , то клянусь доносить, исполняя мой долг без гнева и милости» (с.250). И дальше ещё: «Судятся не только дела, но мысли и чувства» (с.251).

Всё это до такой жути похоже на советскую реальность прошлых времён, а отчасти и сегодняшних, что просто поражает воображение.

Тогда Д.М. в 30-х годах это казалось удивительным, но для нас. особенно сегодня это выглядит почти банально: «Трудно людям наших дней поверить в такие случаи, как эти: именитый купец, осуждённый за прелюбодеяние на смерть, уже взойдя на плаху, благодарил Бога за то, что будет казнён, "по суровым, но нелицеприятным законам своего отечества". А в 1545 году, в дни страшной чумы, колдун и ведьма, муж и жена, приговорённые к сожжению за то, что "сеяли в народе чуму", радостно идут на костёр. Благодарят и эти двое Бога и Кальвина за то, что "будут, может быть, избавлены временной смертью от вечной "» (с. 252).

Вспомним процессы врачей-убийц.

Размышляя на ту тему, впоследствии уже упомянутый выше Вольтер сказал: «Павшего врага Кальвин оскорблял, как это делают все подлецы у власти» (с. 271). Сталин?

А вот как закончилась жизнь Кальвина: «"Только что прошёл по городу слух о блаженной кончине мэтра Кальвина, как начался великий плач и рыдания". Радоваться бы надо было, что умер палач и кончилась пытка, но вот люди плакали так, как будто умер самый близкий и нужный для них, родной человек» (с.290).

Ей-богу, если бы это писал не Мережковский в конце 30-х годов, и речь бы не шла о смерти Кальвина, а о смерти Сталина в 1953 году (роман Юрия Бондарева «Тишина»), я бы подумал, что это написано буквально сегодня. Так умирают псевдовеликие религиозные вожди, которые влекут за собой тысячи, десятки тысяч и миллионы трупов. Но это признак обновления великой грандиозной веры. Сейчас кальвинизм - это основополагающая великая религия, которая владеет всем миром и которая под флагом псевдодемократии и американизма диктует своё мировоззрение и вероисповедание как современную идеологию неоглобализма.

Чем же закончилась роль Христа-спасителя?

«"Иисус есть Христос - Мессия",- этого Иоанн не говорит нигде у синоптиков. "Идёт со мною Сильнейший меня",- вовсе ещё не значит, что идущий за ним Христос есть Иисус» (с.151).

Здесь мы сталкиваемся с удивительным вопросом, является ли богоявленный Иисус настоящим Христом Спасителем. Вопрос состоит вот в чём, был ли Иисус - Христом, то есть богом. Сейчас, в ХХI веке, вряд ли кто сомневается в том, что Иисус БЫЛ. Об этом свидетельствуют многочисленные заметки тогдашних и последующих историков. Марксисты-ленинисты сомневались в существовании Иисуса, особенно Емельян Ярославский (Миней Израйлевич Губельман). Но Д.М. поставил очень важный вопрос, а кто такой был Иисус Христос? Неслучайно эта книга его называется «Иисус неизвестный»: «В явной жизни Сын - Отец; в тайной - Мать. Весь Иисус Известный - в Отце; весь Неизвестный - в Матери» (гл. ХХVIII).

Ну, и конечно, мы должны обратиться к вопросу о деятельности Иуды. Кем он был? «"Выбрал Он себе в Апостолы самых грешных людей, сверх всякой меры греха",- скажет Послание Варнаввы, от времён Мужей Апостольских. Судя по тому, что самим Иисусом Иуда назван будет "диаволом"» (ИО, 6,70). А Пётр "сатаною" (МК.8,33), так оно и есть» (гл. III, Х).

Апостол Пётр, который даже умел ходить по воде, был назначен Христом основателем истинной церкви: «Ты, Пётр (Petros), имя твоё означает камень, на тебе воздвигну я Церковь свою (edificabo ecclesiam meam)».

Обратим внимание на то, что апостол Пётр, несмотря на своё римское имя, - чистокровный еврей. Но на это Д.М. как бы не обращает внимание, а мы обратим, потому что это факт говорит нам об обосновании Римско-католической Церкви, камнем веры которой является апостол Пётр. Также обратим внимание на определённое свидетельство евангелиста Иоанна.

Повторюсь:

1. «Спасение от иудеев» (4. 22) и

2. «Ваш отец - диавол» (8. 44) о тех же самых иудеях. Я не знаток каббалистической мистики Талмуда, но хочу подчеркнуть интереснейший факт: прямо противоположные суждения образованы простым удвоением номеров глав и стихов: 4,22 - 8,44. Что это значит, пусть решают читатели моей статьи. Последние главы книги «Иисус неизестный» Д.М. посвящает вопросу о соотношении христианства и еврейства. Христос «Пришёл к своим» - так называется глава 7: «Царство Божие для Иисуса начинается и кончается Израилем.

На путь к язычникам не ходите… а идите к погибшим овцам дома Израилева (МТ. 10, 5-6) (…) Я послан только к погибшим овцам дома Израилева (МТ. 15-24) ».

Ну и что же, что «пришёл к своим»? Д.М. пишет: «Крестная надпись: "Царь Иудейский", будет насмешкой Рима - мира над царём Израиля; но не спасётся мир, пока не узнает, что "спасение от иудеев" (Ио. 4,22) и от распятого Царя Иудейского, или, как тогда ругались и теперь ещё ругаются враги всех вообще иудеев и Христа-Иудея особенно,- спасение от "Жида распятого" (гл. V).

И вот «пришёл к своим» -«И свои не приняли» (так называется глава 8). В чём тут вопрос? Может, в том, что всё-таки приняли, но приняли по-своему, отвергнув и убив. Дело в том, что понятие Христа как спасителя, о чём мы писали выше, имело и другой смысл. В одной из сохранившихся римских надписей 9-го года до РХ, посвящённой дню рождения тогдашнего римского императора Августа, написано так: «Бог послал нам Спасителя, σωτηρ… Море и суша радуются миру… Большего, чем Он не будет никогда… Ныне Евангелие, ευαγγελιον, о рождестве бога исполнилось» (гл.9 II).

Вот теперь и зададимся вопросом, кто был истинным Христом-Спасителем, маленький жидок Иисус, Иешуа или великий император Римской империи кесарь Август? Надо обратить внимание, что вся символика и даже терминология этой древней римской надписи полностью предвосхищают все так называемые еврейские святые писания. Боюсь показаться кощунником, но: Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет…

Снова и снова Д.М. с упорством пишет, что суть христианства: «в трёх словах "Иисус есть Христос"» (ХIII).

А если мы спросим: а вдруг Иисус не есть Христос, а вдруг Христос - это кесарь Август или кесарь Тиберий? А что значит «спасти мир»? И от чего его надо спасать? Куда он денется без Христа?

Последний вопрос, который мы обсуждаем в рамках настоящей статьи - это вопрос о роли Иуды в символической жизни Иисуса Христа. Бытовое мнение: Иуда - символ предательства, дескать, если бы его и не было, то Христос продолжил бы свою деятельность, как Богочеловек, Отец своей Матери - Богородицы Приснодевы Марии… И до чего бы дошла эта деятельность? Может быть, весь мир был бы «спасён»? Как-нибудь изменился бы ход мировой истории? Может быть, не было бы ни ужасного средневековья, ни фашизма, ни мировых войн, ни сталинских репрессий?

И вдруг появился Иуда. Слово Иуда - это не имя, это символ, который разрушил мировую цивилизацию. Первый факт: Иисус назвал Иуду «другом» (Мт. 26,50). Почему? А вот почему - Иуда был патриотом еврейского народа: « Вы ничего не знаете; и не рассудите, что лучше нам, чтобы один человек умер за народ, нежели чтоб весь народ погиб» (Ио. 11, 49-50).

Вот в этом и скрыто, что называлось впоследствии Холокостом - Холокаустом, по-еврейски это называется «всесожжением» - лучше убить небольшую часть народа, но сохранить его в целом.

«Тайна Иуды - тайна всего Иудейства: верность Ягве, Супругу,- измена Мессии Возлюбленному,- "Соблазнителю", "Обманщику", mesith, как назовёт Иисуса Талмуд, вечная книга Иуды-племени - "Вечного Жида" во всемирной истории. Всё ещё жив для Иудейства и разумен нелепый вопрос: "Кто кого предал, Иуда - Христа или Христос - Иуду"?» (гл. ХIII).

Лично мне этот вопрос в отличие от Д.М. не кажется нелепым. Причина здесь, на мой взгляд, очевидна. Если Иисус не есть Христос, то есть Спаситель, то зачем он вообще существовал? А если он был Спасителем. То он должен был обязательно обречён к закланию, как агнец божий. Отчасти эта мысль близка и Д.М.

Ещё одна важная тема - это война и сексуальность. Напомним, что она является центральной в известной книге З.Фрейда «Эрос и Танатос». Фрейд трактует этот вопрос на несколько сниженном уровне, а Д.М. глубоко убеждён, что: «Пол с войной пересекаются, но точки пересечения, большею частью, слишком глубокие, невидимы.

Главный очаг войны, любовь к отечеству, связывает малые семьи в большие - в роды, народы, племена, связью крови - темени. Это и значит: пол рождает войну; Эрос - Этнос рождает Эриса» (с. 228, 1 , IV).

И уж совсем близкая к нашим теперешним дискуссиям: «половое соитие родственно убийству» (Вейнингер, с. 232, 1, IХ).

Вот откуда рождается гомосексуализм: «Содом глубже, чем думает брак; день брака заходит, восходит ночь Содома, святая или грешная, благородная или смертная, - это смотря по вкусу. Пал Сион, Содом восстал. Племя, "отверженное" некогда, теперь уже таким себя не чувствует: древнее проклятие снято с него, и огненный дождь ему не страшен. Третий пол смотрит прямо в глаза двум остальным и говорит: "Я, как вы"; я лучше вашего; я первенец создания, цвет мира, соль земли: вы - половины, я - целое"» (с. 231, 1, VII).

Исследования Д.М. в этой области нам интересны не только с точки зрения его учения об андрогинности, но с точки зрения претензий современных гомосексуалистов на некую, якобы высшую правду. Был ли Христос гомосексуалистом? Если Бог воплотился в образе мужчины, то почему унижена женщина? Есть такое понятие: «люди лунного света». Этот образ возник у знаменитого философа Платона и продолжен был в одноимённой книге В.В. Розанова. Вопрос о том, были ли дети у Христа и могли ли они быть от земной женщины, стоит во главе угла многих исследователей, но ответа на него не дано, а между тем, - это вопрос, определяющий сущность цивилизации.

«Весь христианский эон (эонами называются гигантские временные промежутки, которыми определяются судьбы истории - Г.М.) протекает под знаком божеской личности - Христа, или демонической - Антихриста; весь эон дохристианский - под знаком божеского или демонического пола. Тайна Одного - Сына - открывается в христианском эоне; в дохристианском - тайна Двух - Отца и Матери» (с. 242, 2, I).

Может быть, Ева зачала Каина от Змия, ангела Люцифера, сошедшего с небес, его звали Бен-Элохим. Так пишет Сергей Нилус, но от Каина произошёл род каинитов, который еврейский бог запретил не только проклинать, но и осуждать. Обратим внимание на такую деталь: после нападения Гитлера на СССР Папа Римский охарактеризовал его наступление, как «благородную отвагу в защите основ христианской культуры» (Дж. Толанд «Адольф Гитлер», кн. 2, М., 1993 г. с. 147).

Христианство, антисемитизм и фашизм? Насколько эти учения парадоксально связаны между собой?

«Пол для нас Явление, для древних - Явление и сущность, нечто земное и небесное. (…)

Вся языческая религия струится от пола. - Вся древность непрерывно внимает полу» (2, III).

И вот в чём сущность христианства по Д.М.: «Вода купели - ложесна Матери, а крещальная свеча - огненный фалл» (2, VIII). Христианство н следует рассматривать как еврейскую религию, и проблема борьбы между христианством и еврейством - проблема надуманная. Д.М. идёт ещё дальше, когда утверждает, что христианство произошло от древней критской религии: «Критская богиня Европа - мать критского бога-царя Миноса. Имя нашего материка, матери нашей, «Европа» - от неё» (3, ХVIII).

Что такое критская - христианская цивилизация? «Лабиринт - стойло бога Быка, Минотавра. Лютым пожирателем человеческих жертв он будет потом, а вначале сам - жертва, небесный Телец, закланный от создания мира - вечный божественный символ Крита» (3, ХХХVIII)."

Слова - Крит, Христос, Chrestos - очень похожи. А кто же была мать Христа, которая одновременно его дочь: тут мы вторгаемся в вопрос, «покруче» чем в романе Дэна Брауна: «Мать его (Иисуса) была Мирьям, Misjam, женских волос уборщица, magdalla». «Хитростью однажды выманил у неё Рабби Акиба признание, что "сын её родился от любодеяния". -"Имя же любовника её - Pandera".- сообщает Талмуд Вавилонский.

Гнусность эту жадно подхватил и "просвещённый" римлянин Цельз, александрийский врач-эпикуреец в своём "Слове истины": "сына родила она от какого-то воина Пантеры, Panthera, - (судя по имени, римского легионера),- и выгнанная мужем, бездомная, презренная, где-то в тёмном углу родила Иисуса, Skotion egenesse"» (5, VII).

Прежде чем перейти к дальнейшим вопросам, надо обратить внимание на то, что мать Иисуса - Дева Мария,- возможно, и есть Мария Магдалина, как это следует из текста, из прямых буквенных сочетаний. И она же по учению Дэна Брауна и Д. Фрэнсис является женой Христа, которая родила ему нескольких детей, ставших основателями французской династии королей.

Между понятиями - распятие и оскопление, кастрация - есть определённая связь, «Aттис - Вакх. Это значит: бог оскоплённый - тот же, что растерзанный или распятый. Между ними ставится в мистериях знак равенства» (6, III).

Что же такое скопческая, распятая любовь? Любовь без пола, любовь без соития, любовь, которую можно условно назвать «любованием». Однако продолжим наши исследования: «Кажется, нет хулы, которой бы люди не хулили Сына Человеческого. Но никогда, никому, кроме несчастных офитов (так называли змеепоклонников - Г.М.), не приходило в голову, что Он - скопец. (…)

Что значит евангельское слово о скопцах, сделавших себя «скопцами ради царства небесного?» (7, ХХIII).

Секта скопцов в России существовала, по крайней мере, до середины ХIХ века. Об этом ярко рассказал талантливый писатель П.И. Мельников-Печерский в своих знаменитых романах «В лесах» и «На горах». Он, рисуя обряды скопцов, которые кастрируют себя «во имя Божие», набрасывает наиболее уродливые и жуткие сцены кастрации: не только мужчинам отрезают яйца и половой член, но и женщинам отрезают груди, а удаление яичников и матки производят, вводя во влагалище особый штырь с крючком, который выдёргивают потом обратно. Наркоза тогда ещё не было. И это есть вера христова?!

Д.М. пишет, что распятие равно оскоплению.

«"Если хочешь принести Богу человеческую жертву, будь ею сам… Плоть и кровь свою, а не чужую, отдай", - учит Квецалькоатль, древне-мексиканский Дионис-Орфей» (12, ХХХII).

Что же такое Бог? Что же такое божественные обряды?

Поедание Бога - причастие - это и есть обожествление, а одновременно вкушение иудейской плоти и вбирание её в себя.

Это взаимно обратное и взаимно искажающее сочетание зверя с бездонно глубоким корнем tlao; "страдаю", "терплю", - если филологически случайно, то, может быть, "не случайно", "ни стерильно магически", потому что Тантал есть, в самом деле, "обратный", "превратный", как бы в дьявольском зеркале искажённый и опрокинутый Атлас-Атлант» (12, ХХХVIII).

Христос пришёл в мир, чтобы спасти его, но «тот ли Христос пришёл». Рассуждая о влиянии церкви на мировую историю, Д.М. приводит интересную цитату из римского историка Лукиана об основателе христианской церкви апостоле Павле - «маленький жид с крючковатым носом» (14, ХIII).

И, пожалуй, следует закончить ещё одной цитатой из античного философа Прокла: "Естьмного путей к истине; каждое богопочитание предлагает свой путь, и мудрый шествует по всем путям, чтобы тем легче дойти до истины", радуется последний». (14, ХIV).

Мы уже подчёркивали, что Мережковский в 30-е годы редко обращался к политическим вопросам, но всё-таки одну из его мыслей того времени нужно выделить особо (Из статьи в газете «Возрождение», лето 1935 г.): «так как власть русских коммунистов, действующая силой, действий своих ни изменить, ни прекратить не может, то мы считаем, что без действий на неё тоже силой, без её насильственного свержения нельзя положить начало воскрешению человека ни в России, ни в мире.

Каждый, кто бы ни начал войну с русскими коммунистами, будет воевать, хочет ли он этого или не хочет, знает или не знает, не с Россией, а за неё, и не только за неё, а за всё человечество, ибо торжество того мира, не человеческого, двухмерного, есть гибель нашего, трёхмерного, глубокого и высокого человеческого мира» (Цит. по кн. «Тайна русской революции. Опыт социальной демонологии», М., 1998 г.).

Борьба с русским коммунизмом для Д.М. была столь же очевидной и естественной, как борьба Гоголя с чёртом, о чём мы писали выше. В этом одна из причин его одобрения гитлеровской агрессии. Исторический опыт показал, что коммунизм - явление довольно стойкое; и перерождаясь в сегодняшнюю форму псевдодемократии, он всё-таки продолжает сохранять, хотя и в ослабленном виде, некоторое своё влияние.

Но сегодня мы живём в другую эпоху - время торжества постмодернизма. Последний же рассматривает путь к мировоззрению как язык, охватывающий всё вселенную, посредством разных учений, религий и иных сверхкоммуникаций. Мне кажется, начала этого мировоззрения были заложены в творчестве Д.С. Мережковского начала 20-х - 30-х годов.

Санкт-Петербург

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Д.С.Мережковский.

Мережковский Дмитрий Сергеевич (2(14).08.1865, Петербург - 9.12.1941, Париж) - писатель, литературный критик и религиозный философ. Окончил историко-филологический факультет Петербургского ун-та (1888). В студенческие годы увлекался позитивистской философией и идеями либерального народничества. В последние годы XIX в. под влиянием творчества Толстого, Достоевского, Ф. Ницше, А. Шопенгауэра становится одним из идеологов «нового религиозного сознания». Мережковскому и его жене 3. Н. Гиппиус принадлежит идея организации Религиозно-философских собраний (проходили в Петербурге в 1901-1903 гг.). Принимал активное участие в создании и деятельности Религиозно-философского общества в Петербурге - Петрограде (1907-1917), в организации журнала «Новый путь» (1903 - 1904), где публиковались материалы Религиозно-философских собраний. Во время первой русской революции, которую Мережковский воспринял с некоторым оптимизмом, у него проявляется интерес к левым партиям. Он знакомится с Кропоткиным, Плехановым, А. Ф. Керенским, сближается с Б. В. Савинковым.

В статье «Семь смиренных» (1909) выступил против позиции сб. «Вехи» (1909). Октябрьскую революцию 1917 г. Мережковский встретил крайне враждебно и уже в конце 1919 г. бежал со своей женой за границу, в Варшаву. Духовный экстремизм и антибольшевизм привели его к возвеличиванию итальянского фашизма (прежде всего самого Муссолини). Он приветствовал нападение нацистской Германии на Советский Союз. В годы эмиграции, живя в основном в Париже (с 1920), Мережковский создал ряд исторических романов и религиозно-философских произв., в идейном отношении не дающих ничего принципиально нового по сравнению с дореволюционным периодом его творчества. Как религиозный философ он является ярко выраженным богоискателем; пытался создать свое христианское учение («неохристианство», «мистический реализм»), сознательно порывая с историческим христианством. Один из главных мотивов его творчества - экзистенциальный. Стимулами религиозного философствования писателя являются его мятущееся между верой и безверием сознание, острое ощущение неотвратимости смерти, и страстное желание спасения от нее.

Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина . Сост. П.П. Апрышко , А.П. Поляков. – М., 2014, с. 374-375.

Сочинения: Полн. собр. соч.: В24т. М., 1914;Избр. статьи. Мюнхен, 1972; Собр. соч.: В 4 т. М., 1990; Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995; Собр. соч. М., 1996-2010 [Т. 1-7].

Литература: Бахтин Н. Мережковский и история // Звено. 1926. 24 янв.; Ильин В. И. Памяти Д.С. Мережковского // Возрождение. 1965. № 168; Кувакин В. А. Религиозная философия в России. М., 1980. С. 75-105; Д. С. Мережковский: pro et contra: Личность и творчество Дмитрия Мережковского в оценке современников. Спб., 2001; Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века. М., 2001. С. 327-355; История русской философии / Под ред. М. А. Маслина. М., 2008. С. 399-404.

Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить и слушать что-нибудь новое. И, став Павел среди ареопага, сказал: Афиняне! По всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам.

(Деян. 17: 21–23)

Начало XX столетия мы недаром называем «серебряным веком» русской культуры. Для русской интеллигенции это не только годы творческих озарений и феерической игры таланта. Сквозь бьющую через край жизнь неожиданно прорывается ощущение призрачности человеческого существования, беззащитности человека в мире. Во всем слышен нарастающий апокалиптический ритм:

…И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул.
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не тревожил души
И в сугробах невских тонул.

Почти неуловимое чувство близости конца старого, привычного мира пробуждает в человеке стремление к обновлению души, тоску по миру духовному.

«Мы были все в те годы мучительно заинтересованы загадкой бытия и искали разгадку ее в религии и в общении с людьми, посвятившими себя подобным же поискам», – писал позже Александр Бенуа в своих воспоминаниях.

Действительно, на всех литературных чтениях, выставках, встречах и вечерах, происходивших в Москве и Петербурге, рано или поздно все разговоры сводились к вопросам веры и религии. в большинстве своем была духовно далека от «ортодоксальной» Церкви, хотя почти все полагали себя христианами.

Поэтому наибольшей популярностью в творческой среде пользовалась теория Дмитрия Мережковского, которую поддерживали Зинаида Гиппиус, Николай Минский, Дмитрий Философов и Василий Розанов. В ней «историческому христианству» и многовековому опыту Церкви противопоставлялось «новое религиозное сознание», явно окрашенное в революционно-мистические тона. Обвиняя Церковь в аскетизме, лишающем все живое красок, в обрядовости и нежелании замечать человека, Мережковский предлагал создать «новую» церковь, которая соединит в себе черты земного и небесного, освятит собою и жизнь, и науку, и искусство.

Зеленоглазая наяда

Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус – эти имена навсегда соединены с понятием символизма в русской поэзии.

«Высокая стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки… бросалась в глаза своей наружностью. Весь Петербург ее знал благодаря этой внешности и частым ее выступлениям на литературных вечерах, где она читала свои… стихи с явной бравадой», – писал о Гиппиус один из петербургских издателей. Что и говорить, не было человека, который не слышал бы об этой необыкновенной женщине. Даже Лев Троцкий, в 1918 году объясняя гражданам, что «Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм тоже нет», тут же оговаривается: «Нет, впрочем, одна ведьма есть – Зинаида Гиппиус».

Гиппиус многолика. Она и поэтесса, и автор серьезных критических статей, и хозяйка шумных литературных вечеров, и высокомерная, циничная дама с папиросой в одной руке и лорнетом – в другой, а еще она – красивая женщина и жена Дмитрия Мережковского.

Старший символист

Поэт и писатель, глашатай символизма, Мережковский начинал с декадентского отрицания старого мира, с «песен сумерек» тоскующей души.

Так жизнь ничтожеством страшна,
И даже не борьбой, не мукой,
А только бесконечной скукой
И тихим ужасом полна,
Что кажется – я не живу
И сердце перестало биться…

Со временем в творчестве Мережковского происходит перелом. Из безысходности рождается жажда чуда, способного оживить погибающую душу. Этим чудом для Мережковского становится эллинистический культ красоты и гармонии мира и человека. В результате на свет появляется роман «Смерть богов. Юлиан Отступник», в котором автор любуется героями умирающей античности – эстетами, софистами, гностиками, так похожими на современников самого Мережковского. Тем не менее, именно этим романом Мережковский начинает историческую трилогию «Христос и Антихрист», подчеркивая, что все его творчество так или иначе связано с христианством.

Философски осмысливая христианскую историю, Мережковский считал, что Католическая церковь свою историческую задачу освобождения мира от язычества выполнила, и ей пора уйти со сцены. Будущее общемировое «христианское Возрождение» начнется благодаря Православной Церкви, и его основой станет русская культура. Потому что именно в ней, незаметно для «омертвевших» догматиков, уже происходит раскрытие «настоящего» христианства, подобно закваске, положенной в муку. И когда наконец Церковь сумеет осознать это, тогда явится миру Грядущий Третий Завет – «завет Свободы вослед заветам Закона и Благодати».

Однако ни иерархи Церкви, ни рядовое священство о «предвидениях» Мережковского не догадывались, и следовало, конечно, поставить их в известность.

«Определенно мысль наша приняла такую форму: создать открытое… общество людей религии и философии для свободного обсуждения вопросов Церкви и культуры… Подлинность и святость “исторической” христианской Церкви никем из нас не отрицалась. Но вопрос возникал широкий и общий: включается ли мир-космос и мир человеческий в зону христианства церковного, то есть христианства… хранимого реальной исторической Церковью?» – пишет Гиппиус.

Итак, цель была определена, основная проблема тоже. Не хватало человека, который сможет ярко и талантливо выразить это «желание Бога» наравне с «желанием жизни». Человека, ищущего религии, которая бы вместо «отречения, аскетизма, одиночества… оправдала, освятила, приняла жизнь».

Этим «требованиям» полностью соответствовал .

«Коллежский советник, пишущий сочинения»

Сложно представить себе человека более противоречивого, чем В. Розанов. Им зачитывались, его идеи пересказывали друг другу, даже для либеральной творческой интеллигенции Розанов был слегка enfant terrible. Писатель с большим религиозным темпераментом, даже страстью, он увидел в учении Церкви один только невыносимый для него аскетизм, так и не заметив за ним самого христианства, не услышав его Благой Вести. Розанов напоминает слепого, взявшегося описывать Сикстинскую Мадонну.

В «историческом христианстве», по Розанову, «ничто из бытия Христа не взято в такой великий и постоянный символ, как смерть. Уподобиться мощам, перестать вовсе жить, двигаться, дышать – есть общий и великий идеал Церкви». Церковь не видит, что «в грусти человек естественный христианин. В счастье – естественный язычник. Две эти категории… не принесены “к нам”, они – “из нас”. Они – мы сами в разных состояниях». Земная радость, земная любовь – что может быть прекраснее этого? «Язычество – утро, христианство – вечер… неужели не настанет утра, неужели это последний вечер?» – тоскует Розанов. И это не отвлеченный эллинизм Мережковского, а реальная история жизни писателя, сознательно поставившего все свое творчество в зависимость от собственной судьбы.

Восемнадцатилетним юношей Розанов обвенчался с сорокалетней Аполлинарией Сусловой, бывшей любовницей Ф.М. Достоевского. Брак оказался трагическим. Она, по словам Гиппиус, «живя с ним, не только истерзала его, но и на всю последующую жизнь его наложила свою злую лапу». Проще говоря, категорически отказалась дать развод. «Что Бог сочетал, того человек не разлучает», – язвительно отвечала она на все просьбы и уговоры.

Поэтому по законам Российской империи второй брак Розанова считался гражданским, а пятеро детей, в нем рожденных, – незаконнорожденными. Именно этот факт и послужил началом отторжения Розанова от Церкви. От Церкви, но не от Христа. «Боже Вечный, стой около меня. Никогда от меня не отходи», – заклинает он.

Гиппиус пишет: «Розанов к Нему был страстен… Христос – Он свой, родной, близкий. И для Розанова было так, точно этот живой, любимый его чем-то ужасно и несправедливо обидел, что-то отнял у него и у всех людей, и это что-то – весь мир, его светлость и теплость».

Отнял и семейное, ничем не замутненное счастье. Вторая жена Розанова, вдова священника, до конца своих дней (несмотря на тайное венчание) переживала это «сожительство» как глубочайшую трагедию, а ее муж не мог изменить существующее положение вещей. Не мог, но и мириться с этим не хотел.

Если Церковь поставила на место жизни – смерть, на место семьи – аскезу, если Церковь говорит лишь о духе, то он, Розанов, поставит на первое место плоть.

«Пол – не орган и не функция… но зиждительное лицо… для разума он непостижим, но он есть, и все сущее из Него и от Него, – утверждает Розанов. – Связь пола с Богом бо льшая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом». Человек «включен в порядок природы, и точка этой включенности и есть пол как тайна рождения новой жизни». Именно эта «творящая» функция пола и дорога Розанову, без нее человек не может ни жить, ни дышать. Удивительно, но цельного человека Розанов просто не видит, человек как-то сразу распадается у него на дух и плоть, и только плоть является истинным началом, заложенным в человека. Союз мужчины и женщины есть самое прекрасное, благодаря этому союзу в мир рождаются дети, благодаря этому продолжается сама жизнь. И не имеет никакого значения, освятила ли Церковь этот союз, ведь он изначально благословлен Богом.

«Девушки, девушки – стойте в вашем стоянии! Вы посланы в мир животом, а не головою: вы – охранительницы Древа Жизни…» – пылко восклицает Розанов в сборнике «Опавшие листья».

Розанов был готов сражаться за «своего» Христа и принял мысль о Религиозно-философских собраниях горячо и радостно. Идея понравилась и Александру Бенуа, и Леону Баксту, и Николаю Минскому, и даже Сергею Дягилеву. Такого в Петербурге еще не было!

Оставалось убедить в необходимости этих встреч противоположный лагерь, и в первую очередь обер-прокурора Святейшего Синода Константина Петровича Победоносцева.

«Победоносцев над Россией простер совиные крыла»

Так охарактеризовал эпоху, связанную с его именем, Александр Блок. До самой своей смерти в 1907 году Победоносцев оставался обер-прокурором Синода. Уже откатилась волна революции 1905 года, принесшая стране и Конституцию, и упразднение предварительной цензуры, а Победоносцев юридически оставался тем, кто говорил «да» или «нет» на любое живое движение души в России. «Не надо», – были его любимые слова. Победоносцев считал, что народу, о котором радел, не надо понимать слова молитв, не надо задумываться над смыслом богослужений, поскольку истина постигается не разумом, но верой, «стоящею выше всех теоретических формул и выводов разума». Веры же этой, искаженной полуязыческими преданиями и обрядоверием, у патриархального русского народа было и так достаточно.

Богословия и всяких «исканий истины» обер-прокурор не любил и боялся, он не хотел, чтобы о вере размышляли и говорили. Все эти «духовные поиски» есть только упражнения любопытного и праздного ума, а простого человека, живущего правильно и честно, только сбивают с толку.

Интересно, что Победоносцева равно пугали и Лев Толстой, и Владимир Соловьев, и… святитель Феофан Затворник , и , причем последние двое едва ли не больше первых.

Милее всех его сердцу были сельские пастыри и их малограмотные чада. От них не приходилось ждать сюрпризов, они были залогом надежности и неизменности. И вот от такого человека надо было получить согласие на проведение встреч явно вольнодумной интеллигенции с духовенством.

Не по закону, но и не вне

Это была захватывающая, увлекательная игра: заставить Победоносцева дать «разрешение».

Гиппиус так рассказывает об этом: «В предварительных обсуждениях плана действий Розанов мало участвовал. Никуда не годился там, где нужны были практические соображения и своего рода тактика. Он не понимал органически никакого “секрета” и невинно выбалтывал все, что знал, кому придется… Понемногу наметилась дорожка за плотный занавес». Этой «дорожкой» стал Валентин Тернавцев, чиновник по особым поручениям при обер-прокуроре Священного Синода, о котором Сергей Маковский вспоминает: «Не будь его, вряд ли вышло бы что-нибудь из затеи, для того времени чрезвычайно трудно осуществимой. Он один сумел говорить с представителями Церкви как свой человек, принадлежащий ей умом и сердцем, и таким же своим казался он и не церковным слушателям, далеко не разделявшим его безоговорочной веры… Человек яркого ума, высокой духовности и непоколебимой нравственной воли». Именно Тернавцев сумел убедить ближайшее окружение Победоносцева в необходимости этих собраний.

8 октября 1901 года состоялась встреча учредителей Религиозно-философских собраний Дмитрия Мережковского, Дмитрия Философова, Василия Розанова, Виктора Миролюбова и Валентина Тернавцева с обер-прокурором. И вот под флагом миссионерских собеседований между «представителями Церкви и людьми, ищущими религиозной истины», в получастном порядке, без официального устава, такие встречи были разрешены.

Вечером того же дня учредителей в полном составе (включая Гиппиус, Бакста и Бенуа) принял в лавре митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский). Владыка благословил проведение собраний и обещал свою искреннюю поддержку начинающемуся делу. После аудиенции «более всего разговору было о поразившем нас белом клобуке с бриллиантовым крестом и о красоте и величественно-ласковой осанке митрополита Антония», – пишет Александр Бенуа в «Моих воспоминаниях».

Пастырь добрый

Бриллиантовый крест на митрополичьем клобуке… Единственная «роскошь» владыки Антония. В остальном он был настоящим бессребреником: ездил в простой карете, отменив парадный выезд; свое годовое содержание и долю так называемого «кружечного сбора» передавал благотворительным организациям, а остальные деньги раздавал нуждающимся клирикам и их семьям. Все, кто был знаком с этим замечательным человеком, отмечали его сердечность, доброжелательность и деликатность. Митрополит Антоний восстановил допетровский обычай посещения тюрем на Светлой седмице и в праздник Рождества Христова, ездил в тюремные больницы, организовывал сборы пожертвований для заключенных. При нем было создано Предсоборное присутствие, что сразу поставило митрополита в ранг либеральных иерархов Церкви.

Определение Святейшего Синода о графе Льве Толстом 1901 года – свидетельство об отпадении Толстого от Церкви – плод редакторской работы митрополита Антония. В первоначальном варианте, составленном Победоносцевым, речь шла об отлучении от Церкви, владыка же оставлял дверь открытой: Толстому надо было только постучать в нее.

Троицкий собор Александро-Невской лавры, 1912 год. На отпевании митрополита Антония среди архиереев рядом стоят архиепископы Сергий (Страгородский) и Антоний (Храповицкий), ближайшие помощники митрополита Антония во всей предсоборной деятельности. Пройдет время, и именно они будут нести перед Богом ответственность за всех русских людей, не отступивших от своей веры, – и в Советской России, и за границей: митрополит Сергий станет Патриаршим Местоблюстителем, а впоследствии Патриархом Московским и всея Руси, а митрополит Антоний возглавит Русскую Православную Церковь Зарубежом.

«Они шли навстречу миру с открытым сердцем»

Итак, Религиозно-философские собрания были разрешены. Председателем совета собраний стал ректор Санкт-Петербургской духовной академии, епископ Ямбургский Сергий (Страгородский), вице-председателем – архимандрит Сергий, ректор Петербургской семинарии.

Давая оценку духовенству, участвовавшему в собраниях, Мережковский писал: «Они шли навстречу миру с открытым сердцем, с глубокой простотой и смирением, со святым желанием понять и помочь, “взыскать погибшее”».

Для проведения собраний был выбран малый зал Императорского Географического общества. Во всю его длину стоял стол, покрытый зеленым сукном, по стенам были расставлены дополнительные кресла для гостей. Статую Будды, стоявшую в углу, закутали темным коленкором. «Подальше от соблазна», – иронично отреагировала увидевшая это Гиппиус.

На первом же заседании в зале не оказалось ни одного свободного места. «Тут и архиереи – вплоть до мохнатого льва Иннокентия (Беляева. – М.В. ), и архимандриты – до аскетического Феофана… Тут же и эстеты, весь “Мир искусства” до Дягилева. Студенты светские, студенты духовные… и наконец самые заправские интеллигенты, держащиеся с опаской и любопытством», – вспоминает Гиппиус.

Будущие оппоненты с интересом приглядывались друг к другу.

Во вступительной речи епископ Сергий сказал: «Нам тяжело наше разъединение и взаимное непонимание. Нас тяготит сознание всей пагубности этого разъединения и всей нашей ответственности за него. Нам нужен путь к единству, чтобы… потом вместе жить и работать на общерусскую пользу».

После владыки Сергия с программным докладом «Русская Церковь перед великой задачей» выступил Валентин Тернавцев. Итальянец по матери, высокий, плотный, чернобородый, обладавший выраженным южным темпераментом, Тернавцев производил неизгладимое впечатление. Но то, что он хотел донести до слушателей, оказалось не менее впечатляющим. Вкратце описав ситуацию в России, докладчик признал ее безвыходной. Причину он видел в неразрешимых противоречиях между верховной властью и бюрократией, между народом, живущим по идеалам церковным, и земством, не желающим с этим считаться, между Церковью, светской мыслью и образованием. Объединить все эти силы для возрождения России может только Церковь. Но Церковь проповедует небесное и устраняется от земного, социального служения, а интеллигенция все свои силы отдает лишь служению гуманистическим идеалам, не подкрепляя их духовно. «Наступает пора не только словом, но и делом показать, что в Церкви заключается не один лишь загробный идеал. Наступает время открыть сокровенную в христианстве правду о земле – учение и проповедь о христианском государстве». По мысли Тернавцева, должно произойти «религиозное перерождение самого должностного самочувствия власти». «Наступает время, когда вопрос о Христе станет для власти вопросом жизни и смерти, источником бесконечной надежды или бесконечного ужаса… Это ново в христианстве, и в этом для России путь религиозного творчества и откровения о всемирном спасении… И можно считать уже вполне свершившимся фактом, что проповедовать в России – значит проповедовать на весь мир», – триумфально закончил свою речь Тернавцев.

Гиппиус пишет, что доклад Тернавцева очень понравился «всем светским», ведь речь, по их мнению, шла о том, могут ли существующие христианские конфессии, и в первую очередь Православная Церковь, ответить на накопившиеся за века «всечеловеческие вопросы», положив этим начало религиозного объединения человечества. Ответное слово взял председатель собраний.

Епископу Сергию удалось унять «бурные восторги» и направить обсуждение доклада в адекватное русло: согласившись с Тернавцевым по вопросу о необходимости возрождения России, он указал на то, что любая благая цель на земле «может быть достигнута и при наличных (то есть существующих) церковных идеалах». «Когда представители Церкви действительно устремились к небесному, они достигали и земного», – разъяснил свою мысль владыка.

Обсуждение темы продолжалось до позднего вечера. Вернувшись домой, растроганный Мережковский записал: «Епископ духом своим показал, как надо вести себя: своего не искать, а чужое беречь… Тщеславие и самолюбие умерли, а забила живая струя духовных интересов».

Великий и ужасный

Конечно, на повестку дня собраний был вынесен и вопрос «об отлучении Льва Толстого от Церкви», волновавший тогда практически всю Россию. Основным докладчиком на этом заседании был Дмитрий Мережковский. Стараясь быть объективным, Мережковский сначала подробно обрисовал возмущение либеральной печати по поводу «позорного акта». «Передовая» общественность припомнила Церкви всё, даже насильственное Крещение Руси («кто не придет завтра к Днепру, тот не друг князю…»). Часть «светской» стороны активно поддерживала эту точку зрения (не следует забывать: Толстой был кумиром многих и многих, по всей России создавались «толстовские общины»), что вынудило духовенство не менее эмоционально указать на явное оскорбление Толстым и самого института Церкви, и всех ее Таинств. Окончив основную часть, Мережковский высказал свою личную точку зрения: «В толстовском нигилизме вся постпетровская культурная Россия… < думая >, что борется с Церковью, то есть с историей, с народом, за свое спасение, – на самом деле борется за свою погибель: страшная борьба, похожая на борьбу самоубийцы с тем, кто мешает ему наложить на себя руки».

Это был совершенно неожиданный поворот дискуссии. В первую очередь, потому, что впрямую задевал присутствующих представителей этой самой культуры. Поднялся шум, отовсюду доносились выкрики, полные взаимных претензий. Возможно, именно на этом собрании побывал Максимилиан Волошин, описавший то, что увидел, так: «Бледные и испитые лица петербургских литераторов вперемежку с черными клобуками монахов, огромные седые бороды и живописные головы священников, лиловые и коричневые рясы; острый трепет веры и ненависти, проносившийся над собраниями, – все это рождало смутное представление о раскольничьем соборе XVII века».

В результате проблема взаимоотношений Толстого и Церкви переросла в бурное обсуждение отношений Церкви и самодержавной российской государственности, включая синодальное управление. Высказаться хотели все без исключений, поэтому председательствующему пришлось перенести дискуссию на последующие собрания.

«Вечная» тема

После обсуждения с владыками Антонием и Сергием было принято решение посвятить несколько заседаний вопросу о христианском браке, чтобы дать возможность высказаться обеим сторонам. Это была «розановская» тема, созвучная его «Семейному вопросу в России», тема болезненная, лично им выстраданная. Ему было что сказать. Вплотную к ней примыкала и общая для Розанова и Мережковского теория «святой плоти», противостоящая церковному аскетизму.

На собраниях Розанов очень редко вмешивался в прения, в основном слушал и быстро писал свои комментарии в записную книжку. Но сам их не читал, а доверял кому-нибудь другому, более того – никогда не было известно заранее, кто на этот раз будет «голосом Розанова».

Тему открыл своим докладом «О браке (психология таинства)» иеромонах Михаил (Семенов). Гиппиус так пишет о нем: «Иер. Михаил слыл “ученым богословом”… имел он и “светскую” образованность, знакомство с современной литературой, поэзией… Он был наслышан, конечно, что писатель Розанов, специально занимающийся “брачным вопросом”… обвиняет “монашествующих” и самоё Церковь, что приверженность к аскетизму заставила их “косо смотреть” на брак и семью… Иер. Михаилу и подумалось, наверно, что начинать надо прямо с розановской темы».

Слушая доклад, Розанов в записной книжке немедленно набросал ответ: «Мужчина и женщина в брак христианский не входят, супружество в брак христианский не входит, рождение в брак христианский не входит. Церковь не брак любит, не супружество, не детей, но те курульные кресла, на которых она восседает при заключении брака… Церковь радеет только за девство, истинное учение Церкви, конечно, против брака».

Когда комментарий Розанова был озвучен, со стороны духовенства выступил протоиерей Иоанн Егоров. Он сказал: «Девство – это первобытная красота, Богом созданная природа человека… Христианство, проповедующее девство, проповедует девство природы во всех отношениях».

Ответ Розанова был провоцирующим: «Вопрос о браке и девстве будет тогда исчерпан, когда будет решено, что выше: брак или девство. Докладчик говорит, что девство выше… Я укажу противоположное… Что такое человек? Образ и подобие Божие. Что такое Бог? Троица, которая, как известно: Отец и Сын и Дух. Спрашивается, что такое третье? На это обыкновенно отвечают молчанием, но в одной книге сказано: мать. Дух Святой – мать. Божество по существу есть семья: Отец, Сын и Мать». Такого, конечно, никто не ожидал, даже духовенство растерялось. Возникла пауза.

Но триумф не состоялся. Со своего места поднялся писатель и богослов М.А. Новоселов. В его резких словах звучало осуждение всех «светских», не понимающих и не признающих божественности Церкви. Особенно «досталось» Розанову: ему Новоселов напомнил слова апостола Павла: «…их конец – погибель, их бог – чрево, и слава их в сраме: они мыслят о земном». «Когда речь была окончена, возражать никому не хотелось. Мережковский заметил только, что с “христианской точки зрения, не следовало обвинять всех так кровожадно», – признает Гиппиус.

Но Розанов не сдавался, ведь за ним оставалось еще право основного доклада. К следующему заседанию доклад был готов. Предоставим слово самому автору:

«Я предложил, чтобы новобрачные первое время после венчания оставались там, где и повенчались… Мне представлялась ночь и половина храма с открытым куполом, под звездами , среди которого подымаются небольшие деревца и цветы… Вот тут-то, среди цветов и дерев под звездами, в природе и вместе с тем во храме, юные проводят неделю, две, три, четыре… Разве… на богослужении нашем не возглашается: “Говорю вам, что Царствие Божие подобно Чертогу Брачному…”?.. Внести в нашу церковь Чертог Брачный и была моя мысль… При этом, разумеется, никаких актов (как предположил епископ Антоний (Храповицкий. – М.В. ) на виду не будет, так как после грехопадения всему этому указано быть в тайне и сокровении… и именно для воспоминания об этом… отдельные чертоги (в нишах стен…) должны быть завешены кожами, шкурами зверей, имея открытым лишь верх для соединения с воздухом храма».

«Укажите нам путь»

Наконец в феврале 1903 года подошли к «святая святых» – вопросу о «догматическом развитии». Спорили, собственно, не столько о развитии существующих догматов (в буквальном смысле слова), а о возможности «новых откровений», касающихся развития христианского творчества и культуры. Не следует забывать, что все присутствовавшие миряне считали себя христианами и этот вопрос напрямую относили к себе.

Поставленные темы звучали так:

• Можно ли считать догматическое учение Церкви завершенным?
• Осуществлены ли в действительности европейского человечества (в государстве, обществе, семье, культуре, искусстве) откровения, заключенные в христианстве?
• Возможно ли дальнейшее религиозное творчество в христианстве, каковы его пути, каким образом оно может быть согласовано со Священным Писанием и Преданием Церкви, канонами Вселенских соборов и учениями святых отцов?

При обсуждении этих, прямо скажем, «неподъемных» вопросов разделение произошло и в церковных рядах. Профессор богословия Петр Иванович Лепорский сразу ответил на все вопросы отрицательно. Невозможно ни «количественное приумножение догматов», ни даже дальнейшее постижение заключенной в них тайны. «Догматика только констатирует факт», – подчеркнул он. Оспаривая это утверждение, профессор Александр Иванович Бриллиантов заметил, что «настаивать на непостижимости откровения – значит отрицать само понятие откровения… откровение нужно усвоять верой и знанием…» Его поддержал и протоиерей Иоанн Слободской: «Нужно раскрывать все более и более опытом ума данную нам истину, воплощать ее в новых выражениях, и это новое будет свидетельствовать о жизни Церкви, об истинной жизни религиозного сознания… Развитие догматов есть не что иное, как развитие всей нашей жизни, самого человека по образу Христа».

Интеллигенция заволновалась: можно ли жить и вдохновляться догматами, и как этого добиться? Существующие догматы, пусть и данные через Откровение, для этого не подходят.

Благодаря Розанову, заявившему, что «Бог есть милое из милого, и вот, как начали “догматики” строить, Христос заплакал и отошел от строящих», встал вопрос о «новом откровении», которое должно освятить «радостное, земное» творчество.

Розанова поддержал Мережковский. Речь шла о том, возможно ли поставить дары духовные на службу дару творчества: «Если каждый момент молитвы – откровение, отчего вы не допускаете, что будут откровения, от которых зависят судьбы мира, новый образ Церкви, новый образ нравственности?» Вопрос этот относился напрямую к епископу Сергию как возглавляющему «церковную» часть собраний. Владыка ответил: «В моей одиночной молитве бывают откровения. Но все эти откровения не имеют никакого значения, например, для науки и искусства».

Духовенство давало понять своим оппонентам, что категорически не хочет вступать на путь обсуждения абстрактных религиозно-философских конструкций, а будет и дальше неустанно оберегать порученное ей Богом наследство.

Слова профессора духовной академии протоиерея Сергия Соллертинского еще больше подчеркнули безнадежность создавшейся ситуации. Обращаясь к оппонентам, он заметил, что «в то время, когда голова очень просвещена и способна понимать глубины христианства, наши поступки являются не только не христианскими, но в полном смысле языческими… Не следует ли все силы нашего развитого разума сосредоточить на… нравственных задачах?..»

Это уж было совсем обидным. Мало того, что предложение выступить единым фронтом на благо человечества Церковь не принимает, еще и указывает интеллигенции на то, что начинать надо с малого, то есть с себя, а потом уже радеть обо всех живущих на земле.

В ответ от имени всей «светской» стороны высказался Мережковский: «Для нас христианство в высшей степени неожиданно, празднично. Вот мы именно эти непризванные, неприглашенные на пир – прохожие с большой дороги: мытари, грешники, блудники, разбойники, анархисты и нигилисты. Мы еще в темноте нашей ночи, но уже услышали второй зов Жениха, но робко, стыдясь своего неблагообразного, не духовного, не церковного вида, подходим к брачному чертогу… а мертвая академическая догматика – это старая, верная прислуга Хозяина, которая не пускает нас… Мы пришли радоваться празднику, и этому ни за что не хотят поверить… Богословы слишком привыкли к христианству. Оно для них серо как будни…»

Эти слова Мережковского оказались не только логическим, но и фактическим окончанием полуторагодичных встреч. В марте 1903 года устным распоряжением Победоносцева Религиозно-философские собрания были запрещены.

Эпилог

Примирение интеллигенции с Церковью оказалось невозможным. Идя на «зов Жениха», интеллигенция несла с собой невыносимо тяжелый груз – высокоумия, рефлексии и героического пафоса ниспровергателей «всяческой неправды».

Пожалуй, легче было верблюду пройти в «иглиные уши», чем интеллигентам разглядеть Истину, хранимую Церковью.

Скоро все изменится. Революция 1917 года кровавым катком пройдет по судьбам миллионов людей. Горе очистит сердца и все лишнее оставит позади – тогда то, что было предметом отвлеченных рассуждений, станет последней и единственной надеждой. И для многих примирение состоится.

Глубинная причина болезней христианской цивилизации. В чём эти болезни заключались …

«...не ведают бо, что творят»

Предисловие

Под христианской цивилизацией я понимаю пространство, на котором располагались некогда государства, называвшие себя христианскими и признававшие своими высшими ценностями истины Евангелия. Начало этой цивилизации положил в начале 4-го века Константин Великий, прекративший гонение на христиан и признавший их веру главной верой в своей империи.

Эта цивилизация просуществовала более полутора тысячи лет и закончилась, в основном, в 1917-1918 годах, когда рухнули три христианские империи - Российская, Германская и Австро-Венгерская. После этого христианская вера на былом пространстве христианской цивилизации осталась, Церкви христианские остались, но от христианской государственности остались в лучшем случае только обломки, обречённые на исчезновение. И действительно исчезнувшие к нашему времени.

На месте христианского мира выросла новая цивилизация, называющая себя либеральной, но на самом деле лишь маскирующая свою антихристианскую суть маской свободы.

В чём же причина (или причины) гибели христианской цивилизации? Можно ли объяснить её случайными обстоятельствами?.. Случайными обстоятельствами нельзя объяснить гибели даже одной христианской империи, а их погибло сразу три. Да и весь остальной христианский мир пришёл в упадок задолго до краха этих империй.

В здоровых обществах революций не бывает. А если они происходят, то это верный признак болезни этих обществ. И не какой-нибудь лёгкой болезни, а очень тяжёлой. Или даже не одной болезни, а сразу нескольких тяжёлых болезней.

Понять причины гибели христианской цивилизации значило бы понять, какие ошибки и преступления, допущенные нашими предками, мы не должны повторять в своём будущем (если оно у нас будет). А без надежды христиан на лучшее будущее и без созидания ими его уже в настоящем Христианство обречено на окончательное увядание. Вот почему разумные христиане должны распознавать не только достоинства своего Христианства, каким оно складывалось в истории, но и его пороки. Считать свою Церковь, какою она была в истории, совершенной значит не понимать того, что совершен один только Бог.

Хороший полководец отличается от плохого тем, что после проигранной битвы старается выяснить причины своего поражения, понять свою собственную вину, а не переложить её на кого-то другого. Плохой полководец, наоборот, старается объяснить своё поражение тем, что или солдаты оказались плохими, или ветер подул в ходе сражения не в ту сторону, или Церковь плохо молилась за его победу.

Мы, разумеется, не полководцы. Но оценивать своё прошлое должны по возможности справедливо, не перечёркивая в нём того ценного, что в нём было, и не умаляя того плохого, что в нём было тоже. Оправдывая свою веру, мы должны сосредоточиваться на ценном, а, выясняя причины нашего поражения, должны не упускать ничего из того, что было действительно плохим.

В наше время полноценная апология Христианства невозможна без выявления пороков исторического Христианства, потому что смешение достоинств с пороками дискредитирует достоинства и не позволяет понять, что нас погубило в прошлом. И какие вещи мы не должны допускать в своём будущем.

1. Глубинная причина болезней Христианской Цивилизации

Глубинной причиной гибели христианской цивилизации было младенческое состояние Церкви и христианского государства, в котором возник их союз. Церковь была старше христианского государства, но у неё не было не только опыта общения с ним, но даже более или менее связных представлений о том, каким оно должно быть.

Более того, ранние христиане в своей массе вообще не думали о государстве, а если думали, то как о части порочного мира, который должен погибнуть после второго пришествия Христа. Которое состоится вот-вот или совсем скоро.

Поэтому отношения между Церковью и христианским государством складывались, в основном, стихийно, причём ведущей силой в них было христианское государство. Церковь не была в этом союзе полностью пассивна: иногда, утверждая и защищая свои ценности, она решительно проявляла себя, но, повторюсь, в основном её роль была пассивной.

Казалось бы, проходили столетия, обе стороны знакомились друг с другом, и была возможность сделать их отношения гармоничными. Но этого не произошло. А почему?

а) Первая болезнь. Профанация господствующего типа христиан.

Пока Церковь была гонима, она очищалась этими гонениями от всего безнравственного, что могло к ней пристать. Гонения нельзя оправдывать, но нельзя и не замечать их очистительного влияния.

Гонение могучее, постоянное и повсеместное, могло раздавить Церковь или, по меньшей мере, загнать её в такое глубокое подполье, в котором умножение её членов стало бы невозможным. Но Бог не допустил этого. Он допустил гонение умеренное, которое очищало её и создавало тем самым её авторитет в её собственных глазах, а также, со временем, и в глазах её гонителей. И этот авторитет был особенно впечатляющим на фоне всё увеличивавшейся нравственной порчи языческого общества.

Публичные казни христиан пропагандировали Христианство наилучшим в тех условиях образом. Гонители не сознавали того, что работали на гонимых. Сравнивая две религии, свою и христианскую, лучшие из язычников всё чаще отдавали предпочтение последней. Они всё чаще принимали христианскую веру, несмотря на связанные с ней опасности. А то обстоятельство, что Христианство, преследуемое самыми жестокими казнями, не исчезает, а продолжает расти, свидетельствовало в их глазах о силе христианского Бога.

Вот, думается, та основная причина, которая породила религиозный переворот в Римской империи. Язычники осознали бессилие своей прежней религии и увидели в Христианстве силу, способную возродить всё лучшее, что было в их империи.

О том, что христиане могут выродиться в условиях торжества Христианства, едва ли кто думал. Об этом, скорее всего, не думали ни государственники, искавшие спасительную для государства религию, ни сами христиане.

Но что получилось на деле?.. Увидев, что государство перестало гнать христиан, язычники, внутренне тяготевшие к Христианству, потянулись в Церковь. А после того, как Христианство стало господствующей религией, в Церковь повалило множество законопослушных граждан, привыкших равняться на своих императоров. А к этому множеству прибавилось множество карьеристов самого разного толка и ранга. А после того, как государство стало преследовать язычников, в состав Церкви вошли и они, запуганные угрозами наказаний. Но кем они стали на деле?.. Едва ли хорошими христианами. Однако по своей внешности они старались ими выглядеть.

И эта огромная разнородная масса затопила прежнее христианское меньшинство, растворила его в себе почти без остатка.

Ранее для того, чтобы стать полноценными христианами, требовалось пройти школу оглашения, т.е. обучения христианской вере и усвоения христианских норм жизни, которые были высокими. Не подготовленных не крестили. Поэтому множество христиан оставалось не крещёными многие годы. Они были членами Церкви, но только отчасти. Их не допускали к главному Таинству христиан и, естественно, к решению внутрицерковных вопросов. И это сознание их неполноценности поддерживало высокий духовный настрой как в уже крещёных христианах, так и в ещё не крещёных.

Теперь барьер, отделявший лучших от худших, был снесён, и началось их смешение. А при смешении лучших с худшими всегда побеждают худшие по той причине, что они более эгоистичны. А если так, то и живут в той или иной мере за счёт лучших. Они истощают высоконравственных людей и усиливаются за их счёт. А те, наоборот, слабеют. Не сразу, постепенно, но слабеют. И этот эффект особенно заметен при смене поколений.

С торжеством Христианства прежние христианские общины, в которых происходило обучение и воспитание полноценных христиан, исчезли. Общины перестроились в большие приходы, в которых средний уровень нравственности прихожан был намного ниже прежнего, как и уровень понимания ими основ своей веры.

Наплыв в Церковь со стороны был так велик, что у прежних христиан теперь уже не было возможности заниматься с каждым новым христианином сколько-нибудь обстоятельно. Исчезла и высоконравственная среда, вне которой полноценное воспитание невозможно. Да и внутренней потребности к совершенствованию у новых христиан, как правило, не было тоже.

Чтобы спасти Церковь от затопления её недозрелыми христианами, требовалось сохранить прежние жёсткие условия для входа в её актив бывших язычников. Но эта мера замедлила бы христианизацию империи. А медлить было нельзя. Во всяком случае, так, скорее всего, думали вожди империи. Им требовалось завершить религиозный переворот скорейшим образом, чтобы сделать его необратимым. Да и представители Церкви тоже, скорее всего, желали этого.

Промедление с этим делом позволило бы противником Христианства организоваться и, может быть, развязать в империи гражданскую войну на религиозной почве.

Как показала попытка императора Юлиана Отступника (годы правления 360-363) организовать оппозицию Христианству, это опасение было, скорее всего, ложным: язычество в его прежнем виде уже исчерпало свои творческие возможности.

Но жизнь полна неожиданностей. Если одна попытка не удалась, то из этого не следовало, что не удалась бы и вторая попытка или третья. Может быть, на иной, не на языческой, основе. Может быть, на митраистской или на модернизированной иудейской. Поэтому стремление государственников-христиан и вообще всех неравнодушных христиан завершить христианизацию империи скорейшим образом было, думается, естественным. И оно понуждало их заботиться не столько о качестве новых христиан, сколько об их количестве.

А каким стало качество новых мирян, таким должно было стать со временем и качество христианского священства. Или, во всяком случае, оно должно было тоже резко снизиться.

Священство формируется в громадной степени из мирян и зависит от их духовного состояния. Зависит не полностью, но всё-таки зависит. Оно зависит от высших чинов в Церкви, но от духовного состояния своей паствы зависит тоже.

Прежние христиане были выше новых христиан в религиозно-нравственном отношении, а потому могли судить о качествах своих пастырей. Они могли отвергать тех, которые оказывались не достойными своего звания. И это право, признанное в те времена Церковью, заставляло священство быть на высоте.

Теперь положение изменилось. Низкий уровень паствы делал её не способной судить о качествах священства, которое стало зависеть, главным образом, от своего церковного начальства. Теперь паства не могла не только избирать своих священников и епископов, но даже обсуждать с ними на равных вопросы, связанные с религией. Её делом стало внимать словам своих пастырей и руководствоваться ими. А если даже не соглашаться с ними, то молча, не подавая вида, что не согласна с ними. Несогласия мирян со священством стали выглядеть со временем дерзостью даже в разговорах в неофициальной обстановке.

Однако примерно в таком же положении оказались со временем и сами священники по отношению к епископам, а епископы по отношению к Патриархам. А Патриархи по отношению к Императорам.

В результате эволюции такого рода (которая была, как и положено эволюции, постепенной) у христиан слабела снизу доверху способность к самостоятельному мышлению.

Самостоятельное мышление вырабатывается и поддерживается соревнованиями на равных. Но если оппонент не смеет тебе возражать, то ты и сам утрачиваешь «высокую спортивную форму». Если даже имел её раньше.

А что такое утрата способности мыслить самостоятельно или изначальное отсутствие в человеке такой способности?.. Это скрытная катастрофа Церкви и государства. Медленная катастрофа, очень медленная, но неизбежная, если ни Церковь, ни государство не найдут в себе силы осознать это зло и начать от него избавляться.

В первую очередь эта утрата способности мыслить самостоятельно сказывалась на самой большой и самой неграмотной в религиозном отношении части Церкви - на мирянах. Они привыкали быть пассивным материалом, из которого священство могло лепить угодные ему формы. Но только казалось, что могло.

Сама погружённость мирян в мирские дела, как и религиозное их невежество, спасали их от подобной участи. Миряне выслушивали поучения священников и вроде бы соглашались с ними, а потом о них забывали. Или, точнее, ограничивались каким-то минимумом из услышанного, толкуя его про себя уже по-своему. И сохраняли тем самым хотя бы отчасти самостоятельность своего мышления.

Но, похоже, в этом не было ничего страшного для множества из священства. Наоборот: быть вечными учителями вечных невежд было для него делом не только приятным, но и, как представлялось, полезным для общества. Не говоря уж о том, что священники совершали Таинства, без которых Церковь вообще невозможна.

Они удерживали своими поучениями население страны от скольжения во всё большую религиозную темноту. А погружение в религиозную тьму повлекло бы за собою всё большее гниение и каждого отдельного человека, и всего общества в целом.

Вот какую спасительную миссию выполняло священство. Оно спасало страну от нравственной, а потому и фактической гибели.

А на то, что при этом в самой Церкви происходило нечто непотребное, стоило ли обращать внимание?.. Да и могло ли твориться в ней что-то непотребное, если она свята по определению?..

Но вот что писал о состоянии Церкви в своё время Афанасий Александрийский (293-373): «то, что произошло у нас, превосходит по горечи все гонения. Вся Церковь изнасилована, священство поругано, и ещё хуже, благочестие преследуется нечестием» (эту цитату я воспроизвожу из книги о. Всеволода Шпиллера «Страницы жизни в сохранившихся письмах», Москва, 2004, с. 330).

В то время в Восточной Церкви, позднее наименовавшей себя Православной, не оставалось ни одного православного епископа, кроме самого Афанасия (позднее причисленного к лику отцов Церкви).

Комментируя его слова, О. Всеволод Шпиллер пишет: «И это записано в четвёртом веке, во время христианизации Империи! Какое изумительное свидетельство тому, насколько какое бы то ни было «становление» в Церкви в так или иначе новых для неё условиях всегда было трагически трудным...» (там же).

Другой величайший авторитет Православия, Вселенский учитель Церкви св. Григорий Богослов (329-389), писал, обращаясь к современным ему епископам: «Было время, что сие великое тело Христово было народом совершенным, а что ныне - смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь (т.е. к сану епископа)... Приходите сюда утучневшие, винопийцы, одевающиеся пышно, обидчики, снедающие народ, льстецы перед сильными, двоедушные, рабы переменчивого времени - приходите смело: для всех готов широкий престол. Все толпитесь около Божественной трапезы, и теснясь и тесня других... Кто смотрит на вас, тот пойдёт противоположной стезёй. И это единственная польза от вашей испорченности».

Другой Вселенский учитель Церкви, св. Иоанн Златоуст (347-407), писал нечто подобное: «У нас, оттого, что нет никого совершенно здорового в вере, но все больны, - одни более, другие менее, - никто не в состоянии пособить лежащим. Так, если бы кто со стороны пришёл к нам и хорошо узнал и заповеди Христовы и расстройство нашей жизни, то не знаю, каких бы ещё он мог представить себе других врагов хуже нас; потому что мы идём такой дорогою, как будто решились идти против заповедей Его!»

Ему же принадлежат и такие слова: «...ныне грехами страдают начальники Церкви... Беззаконники же, обременённые тысячью преступлений, вторглись в Церковь, откупщики сделались настоятелями. Это бесчиние получило некоторый законный вид и особенно распространяется: если кто согрешил и обвиняется, то такой старается не о том, чтобы доказать свою невинность, а о том, чтобы найти сообщников для своих преступлений».

Процитированные выше слова Григория Богослова и Иоанна Златоуста взяты мною из книги «Крестный путь Иоанна Златоуста», Москва, 1996, стр.3 и 5, составительница О.В. Орлова.

Объясняя причину такого состояния Церкви, Иоанн Златоуст писал: «Безопасность есть величайшее из гонений на человечество - хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности - безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих» (цитата взята мною из статьи протоиерея Георгия Флоровского «Иоанн Златоуст»). «У него, - пишет Флоровский, - было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой».

Возникает вопрос: Если внешняя безопасность Церкви действительно смертельно опасна для неё, как думал Иоанн Златоуст, то не смертельный ли это приговор самому Христианству?.. Ибо что же это за правда, которая может жить только в условиях гонения на неё, а как только гонение прекращается, то превращается в неправду?..

Или, быть может, Иоанн Златоуст, при всех его достоинствах, отрицать которые невозможно, проявил в данном случае близорукость, вполне объяснимую исторически?.. Не догадался о том, что дело не в безопасности для христиан, а в их неспособности правильно организовать своё общество в условиях союза Церкви и государства?..

б) Вторая болезнь: преследование еретиков

Преследование еретиков усугубляло профанацию самих православных христиан.

Не говоря уж о том, что принуждение к вере силой абсолютно несовместимо ни с духом, ни с буквой Евангелия, оно лишало православных христиан возможности спорить с инакомыслящими на равных. А что это значит?

Побеждать оппонента, которому зажали рот, это никакая не победа над ним. Такая «победа» ослабляет «победителя»: он утрачивает свою «спортивную форму».

Вместо того чтобы соревноваться с иноверцами и еретиками в раскрытии правды своей веры и тем самым совершенствовать свою мысль, православные успокаивались на достигнутом и засыпали духовно. Засыпали не полностью, достигнутое не забывалось ими, но совершенствования их мысли, повторяю, не происходило.

Кроме того, преследование инакомыслящих способствовало развитию в православной среде лицемерия - умения быть православным снаружи, а внутри неизвестно кем.

Что должны были чувствовать и думать еретики, насильно загнанные в Православие?.. Можно предположить, что наружно они старались выглядеть вполне православными, чтобы избежать наказаний, но что происходило у них внутри? Кто знает. Но едва ли что-то действительное согласное с Православием.

И лишь в дальнейшем, со временем, и не малым, в силу привычки к наружному облику, навязанная им вера могла стать поначалу второй, а затем и первой их натурой. Потому что привычка - великая сила.

Но и вред, нанесённый православному обществу на ранней стадии его развития, это тоже сила, ничуть не меньшая. Если не большая.

Однако и сказанным не ограничивается тот вред, который порождался преследованием еретиков.

Соседние государства в ходе их войн с Византией сулили преследуемым византийским еретикам свободную жизнь в их собственном мире. И на первый порах действительно её обеспечивали. Эта пропаганда не могла не действовать на еретиков, населявших прифронтовые окраины Византии. Они активно помогали врагам православной империи. Поначалу персам, а затем победителям персов - арабам с их новой мусульманской религией.

С ходом истории территория Византии постоянно сокращалась и, в конце концов, превратилась в смешную величину вокруг своей столицы. Вот что бывает, когда население страны эгоизируется. Все заняты своими делами, никому нет дела до своего государства.

в) Третья болезнь: незавершённость «симфонии Церкви и государства»

Союз Церкви и государства складывался стихийно, активной стороной в нём было государство. Но это не значит, что Церковь была мягкой глиной в его руках. Там, где возникал вопрос об истинной вере, Церковь мужественно отстаивала её. Не вся целиком, но в лице лучших своих представителей.

Правда, к моменту возникновения союза Церковь, похоже, стала уже уставать от ожидания обещанного, но так и не состоявшегося второго пришествия Иисуса Христа. Поэтому она восприняла обращение государства в её веру как сошедшее с Неба благо, что и соответствовало действительности в главном. В главном, но не во всём. Это было не только великое благо, но и великое для неё испытание.

Идеология союза Церкви и государства была сформулирована императором Юстинианом в 6-м веке и принята Церковью без обсуждения. А затем закрепилась на века под названием «симфония двух властей».

Эта теория до её фиксации Юстинианом как бы носилась в воздухе в главных её чертах, а её зародышем можно считать слова Константина Великого, объявившего себя «епископом по внешним делам Церкви».

Эта теория была правильна в своей основе, но больше основы в ней не было ничего. Она была подобна фундаменту, сделанному для строительства дома, но самого дома на нём построено так и не было.

Она правильно ориентировала Церковь и государство на гармонический их союз, но умалчивала о том, что совершенная гармония в этом грешном мире невозможна.

Умалчивала она и о том, что природа Церкви и природа государства различны, а потому и характер восприятия действительности ими тоже различен. Не полностью, но всё же различен.

Церковь видит действительность в гораздо большей степени под знаком вечности, а государство - в гораздо большей степени с точки зрения конкретных политических нужд.

Поэтому какие-то противоречия между союзниками при всём их согласии в главном неизбежны. А если так, то как относиться к этим противоречиям? Как заключать их в разумные рамки, чтобы они не разрастались и не подрывали столь драгоценный союз?.. Чтобы ни Церковь не уродовалась подчинением её государству при её несогласии с ним, ни государство не уродовалось навязыванием ему не свойственного ему образа мышления и действий?

Об этом в теории Юстиниана не было ни слова.

В ней говорилось, что Церковь и православное государство одинаково служат Богу, а различие их только в том, что Церковь занята сугубо церковными делами, а государство в лице императора заботится о государственных делах и, сверх того, опекает Церковь в её нуждах.

Вот такое «маленькое» различие в правах. Церковь не должна совать свой нос в государственные и общественные дела, это запретная для неё зона, а император имеет право «опекать» Церковь и наводить в ней порядок. Так получалось фактически, хотя сказано об этом было в высшей степени деликатно, и потому, надо думать, слова о заботе императора о Церкви ласкали слух её представителей.

Но почему, спрашивается, Церковь не имеет права думать о государстве и обществе?.. Разве её мысль не распространяется, начиная с Бога, на всё мироздание и всю человеческую историю? А человеческая история это история государств и обществ по преимуществу.

Да и может ли Церковь правильно думать о самой себе, если исключит себя из этого контекста? Сами церковные каноны, оторванные от общественной и политической жизни, утрачивают здравые новозаветные начала и ориентиры и превращаются в средства манипуляции сознанием членов Церкви в политических интересах церковного начальства.

Юстиниан не провёл даже приблизительно точной границы между сферами приложения сил Церкви и государства. Не сказал ничего о том, как быть Церкви, если государство, используя свою материальную силу, начнёт хозяйничать в Церкви под предлогом наведения в ней порядка. Не сказал ничего о том, каким должен быть механизм обуздания произвола с любой стороны и восстановления гармонии между ними.

Эта теория не предусматривала, как быть, если император, пользуясь своей материальной силой и правом «заботиться» о Церкви, начнёт наводить в ней еретические порядки.

А ведь так и произошло. В 730 г. император Лев Третий запретил культ икон, а в 754 г. этот культ был объявлен собором ересью. Стало быть, иконоборчество было поддержано высшим священством, да и не только высшим. Сопротивление иконоборчеству было. Его разоблачали и Римские Папы, и значительная часть монашества.

Но, тем не менее, иконоборчество господствовало в стране до 787г., когда Православие было восстановлено Седьмым Вселенским собором, созванным в царствование императрицы Ирины (так у митрополита Илариона Алфеева. «Православие», т. второй, с. 58). А затем началась борьба с переменным успехом между двумя сторонами, и окончательное почитание икон было утверждено лишь в 843 г. Но и на этот раз решающую роль в победе Православия сыграла православная жена императора-иконоборца после его смерти. Она сместила патриарха-иконоборца и назначила православного. А затем созвала православный по своему составу собор

Но что же в таком случае получается?.. У кого власть, тот и решает, что истина, а что ересь?.. Или не так?.. А если не так, то в чём же тогда критерий истины?..

Римские Папы, обличая еретиков, вроде бы им обладали. Но затем сами приняли ересь «филиокве». Да и господство императоров-еретиков в Константинопольской Церкви - разве мелочь, не заслуживающая обсуждения в Церкви?..

Но вот на какое ещё обстоятельство обратил внимание историк А.П. Каждан. «Половина византийских императоров, пишет он, была насильственно лишена престола: одни из них отравлены, утоплены, ослеплены, других заточили в монастырь» (А.П. Каждан «Византийская культура», СПб, Алетейя, 2006, стр. 103).

Несколько иную информацию сообщает протоиерей Александр Захаров: «...из ста девяти византийских Императоров своей смертью умерли только тридцать пять, остальные семьдесят четыре были убиты. В 74 случаях из 109 Престол переходил не к Наследнику по праву наследства, а к цареубийце по праву захвата...

И Византийская Церковь... религиозно оправдывала (выделено мною, - Г.Ш.) такие подвиги. Патриарх Полуевкт, коронуя цареубийцу Цхимицхия, провозгласил с церковной кафедры: «Помазание на Царство смывает все грехи, в том числе и грех цареубийства: победителей не судят»» (см. книгу протоиерея А. Захарова «История русского народа», СПБ, 2009, с.150, 151).

А что оставалось делать Церкви? Не воевать же с новым императором...

Это к вопросу о совершенстве теории Юстиниана.

г) Дополнение к трём главам о болезнях

А теперь вот какое важное добавление к моим главам о болезнях

Христианской цивилизации. Читая их, легко впасть в крайность, решив, что ничего в ней, кроме болезней, и не было. Но это не так. Если бы не было, то не прожила бы она так долго. А она пережила гибель Византии, которая успела передать России свою ещё относительно не повреждённую православную веру (но о России у нас будет особый разговор).

Что же до Западной и Средней Европы, по преимуществу еретической, то перечёркивать её ценность полностью, думаю, было бы неправильно. При всех своих пороках еретики верили в Богочеловека Иисуса Христа и признавали основном источником своего вероучения Ветхий и Новый Завет. Игнорировать эту веру православные люди могут лишь в состоянии крайнего ослепления.

Какие же достоинства, порождённые христианской цивилизацией, нужно отметить хотя бы кратко?..

Начну с того, что союз Церкви с христианскими императорами позволил последним организовать Вселенские соборы, переоценить значение которых невозможно. На них был отчеканен новый Символ веры, куда более совершенный, чем прежние христианские Символы веры. На Вселенских соборах было развито христианское вероучение, куда более богатое, чем прежние христианские вероучения. Если сказанного кому-то мало, то пусть сам дополнит недостающее.

А я коснусь вкратце других достоинств христианской цивилизации.

До союза государства с Церковью последняя состояла из меньшинства населения Римской империи (примерно одна десятая часть). А по сравнению с другими народами, окружавшими империю, эта часть была и того меньше. И продолжалось бы умножение членов Церкви в прежних условиях её существования или остановилось бы на достигнутом уровне - это вопрос, ответа на который мы не знаем. Могло и остановиться, потому что в неразвитом обществе на подвиг веры способно лишь его меньшинство.

Союз же Церкви с христианскими императорами (а в дальнейшем и с другими главами христианских государств) позволил привлечь к христианской вере не только подавляющее большинство населения Европы, но и соседние с ней народы. А в дальнейшем проповедовать христианскую веру едва ли не во всём мире.

Пусть это распространение веры среди большинства народов происходило за счёт снижения её качества и других отрицательных эффектов. Но учитывать лишь минусы, связанные с этим распространением, не замечая связанных с ним плюсов, нехорошо.

Ценнейшим плодом этого союза было то, что начатки Христианства стали теперь доступны на территории христианских государств практически всем, кто хотел с ними познакомиться. А усвоившие их, как правило, могли совершенствоваться в христианской вере, если такое желание у них было. А не возникало оно в массовом масштабе лишь потому, что могучая сила привычки к пассивности и взаимозависимость пассивных людей друг от друга удерживали их от стремления к совершенствованию самих себя и своего общества.

Всё сказанное не имело бы никакого значения, если бы Христианство было просто одной из религий, если бы оно не несло человечеству высших истин, спасительных для него.

Но оно открыло людям то, до чего они никогда не додумались бы сами. Оно открыло им такой масштаб понимания бытия, который был несоизмерим с привычным для них масштабом. Хотя этот связанный с вечностью масштаб, даже открытый людям в евангельских словах, постигался ими с большим трудом и был постижим только отчасти. Потому что сама человеческая природа отлична от природы Творца и, кроме того, отягощена первородным грехом.

При всех безобразиях, происходивших в Церкви и во внутренней жизни христианских государств, нравственное обновление человечества в их пределах действительно произошло, и оно было значительным. Измерить его меру более или менее точно человеческим умом невозможно, но уже тот факт, что языческая империя, умиравшая перед тем от бездуховности, приняв Христианство, прожила ещё более тысячи лет, свидетельствует об этом. И не просто прожила, а создала великую культуру, равной которой не было ни до неё, ни после неё.

Тот факт, что после веры в человекоподобных богов всем членам христианских государств стала доступной мысль о Боге как о нравственном совершенстве, переоценить невозможно. Как было связать эту мысль со сложностями конкретной жизни людей, это другой вопрос. Но думается, что работа умов в этом направлении была не бесплодной. И всё лучшее, что было в последующей истории, было связано прямо или косвенно с этой мыслью.

Мало того. Христианство связывало мысль о Боге как о нравственном совершенстве с мыслью о том, что Он - Отец всех добрых людей, любящий их и заботящийся о них. А если так, то, значит, они братья и сёстры. И как бы ни разделяли их племенные, социальные и всякие иные противоречия, они родственники и потому обязаны не забывать о столь важном обстоятельстве.

Вот основные мои соображения на этот счёт.

А теперь такой вопрос: Чего было всё-таки больше в христианской цивилизации - добра или зла?.. Я думаю, что добра. Она умерла, но не вся целиком. Она оставила после себя огромное богатство, в которое входят и её достижения, и её болезни, которые тоже поучительны для потомков.

В некотором смысле её смерть можно сравнить со смертью зерна, которое, умирая, изводит из себя новый росток. Но в данном случае это росток духовный. И выживет он, нет ли, мы пока не знаем.

Продолжение следует

Facebook

Twitter

Вконтакте

Одноклассники

Google+