Том Философия дух. Гегель Г
Гегель Г.В.Ф.Энциклопедия философских наук.
Том 3. Философия духа. 1817.
Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Том 3. Философия духа.-М.: Мысль, 1977.-471с.
(В основу положен текст 1956г.-т.3.)
Нумерация в конце страницы.
ФИЛОСОФИЯ ДУХА
Введение. § 377-386 6
Понятие духа. § 381-384 15
Деление. § 385-386 32
Раздел первый. Субъективный дух. § SS7-482 38
A. Антропология. § 388-412 43
Душа. § 388-390. -
a. Природная душа. § 391-402 52
а) Природные качества. § 392-395 53
р) Природные изменения. § 396-398 78
у) Ощущение. § 399-402 101
b. Чувствующая душа. § 403--410 132
а) Чувствующая душа в ее непосредственности.
1. Состояние сновидения 140
2. Ребенок в утробе матери 141
3. Отношение индивидуума к своему гению 142
р) Чувство самого себя. § 407-408 174
1. Слабоумие, рассеянность, бестолковость 188
Слабоумие -
Рассеянность 189
несущественные, единичные эмпирические явления духа, м так называемая рациональная психология, или пневматология, занимающаяся в прямую противоположность эмпирической психологии только абстрактными всеобщими определениями, сущностью, якобы не обнаруживающейся в явлениях, в себе бытием духа, исключается из спекулятивной психологии. Исключается, так как эта последняя, с одной стороны, не может заимствовать свои предметы как данные из представления, а с другой - не имеет права определять их и посредством простых рассудочных категорий, как это делала рациональная психология, поскольку она ставила вопрос о том, есть ли дух, пли душа, нечто простое , имматериальное, субстанция. При этой постановке вопроса дух рассматривался как нощь, ибо упомянутые категории понимались при этом согласно всеобщему рассудочному методу как неподвижные и устойчивые; однако в такой форме категории эти не способны выразить природу духа; дух не есть нечто пребывающее в покое, а скорее, наоборот, есть нечто абсолютно беспокойное, чистая деятельность, отрицание, пли идеальность4 всех устойчивых определений рассудка, - он не есть нечто абстрактно простое, но нечто, is своей простоте отличающее себя от самого себя, - не что-то, готовое уже до своего проявления, не какое-то , за массой явлений укрывающееся существо, но то, что поистине действительно только благодаря определенным формам своего необходимого самообнаружения, - и не только (как полагала та психология) некоторая душа-вещь, стоящая лишь во внешнем отношении к телу, но нечто внутренне связанное с телом благодаря единству понятия. Среднее место между наблюдением, направленным на случайную единичность духа, и пневматологией, занимающейся только его лишенной проявления сущностью, занимает эмпирическая психология, ставящая себе целью наблюдение и описание отдельных способностей духа. Однако и эта последняя не достигает подлинного объединения единичного и всеобщего, не достигает познания конкретно всеобщей природы, или понятия духа, и потому равным образом не может претендовать на название подлинно спекулятивной философии. Эмпирическая психология принимает как дух вообще, так и отдельные способности, на которые она его разлагает, за данные из представления, не доказывая при этом с помощью выведения ли особенностей из понятия духа необходимости того ,
что в духе содержатся как раз эти, а не другие какие-либо способности. С этим недостатком формы необходимо связано то, что и содержание лишается ненкой духовности. Если в описанных выше способах рассмотрения в одном случае единичное, а в другом - всеобщее принимались за нечто само в себе устойчивое, то для эмпирической психологии и те обособления, на которые распадается для нее дух, тоже получают значение чего-то в своей ограниченности окаменелого, так что дух превращается в простой агрегат самостоятельных сил, из которых каждая находится с другой только во взаимодействии и тем самым во внешнем отношении. Ибо хотя эта психология и выдвигает требование гармонической связи, которая должна быть установлена между различными силами духа,- лозунг, часто встречающийся в применении к этому предмету, но столь же неопределенный, как в других случаях совершенство,- однако им выражается только некоторое долженствующее быть, а не изначальное единство духа, и еще менее может быть таким образом познано как необходимое и разумное то обособление, к которому понятие духа - его в себе сущее единство - продвигается в своем развитии ; упомянутая гармоническая связь остается поэтому пустым представлением, расплывающимся в ничего не говорящих оборотах речи, но не достигающим никакой власти над силами духа, уже предположенными, как самостоятельные.
Осознанное чувство живого единства духа само собой противится расщеплению его на различные, представляющиеся самостоятельными в отношении друг к другу способности, силы, или, что в конце концов сводится к тому же, представленные таким же способом деятельности. Но в еще большей мере нуждаются в понимании те противоположности, которые тотчас же здесь обнаруживаются: свободы духа и состояния его детерминированности, далее, свободной деятельности души в отличие от внешней для нее телесности и, наконец, внутренней связи того и другого. В особенности явления животного магнетизма 5 сделали в новейшее время субстанциальное единство души и власть ее идеальности наглядными также и в опыте, вследствие чего были стерты все твердые различия, устанавливаемые рассудком, и непосредственно об-
наружилась необходимость спекулятивного рассмотрения для разрешения противоречий.
Прибавление. Все вышеупомянутые, изложенные из обоих предшествующих параграфах, ограниченные концепции духа были вытеснены отчасти тем огромным переворотом , который философия вообще испытала в новое Время, а отчасти и со стороны самой эмпирии явлениями животного магнетизма, ошеломляюще действующими на конечное мышление. Что касается первого, то философия возвысилась над сделавшимся со времени Вольфа общепринятым конечным способом рассмотрения только рефлектирующего мышления, равно как и над фихтевским топтанием на месте в сфере так называемых фактов сознания6,- до постижения духа как самое себя знающей действительной идеи, до понятия живого духа с необходимостью саморазличающегося и от этих своих различий возвращающегося к единству с собой; а этим не только были преодолены господствующие в упомянутых ограниченных концепциях духа абстракции лишь единичного, лишь особенного или лишь всеобщего, не только они были преодолены и низведены до моментов понятия, составляющего их истину, но также вместо внешнего описания преднайденного готового материала значение единственно научного метода приобрела строгая форма содержания, которое с необходимостью развивает само себя. Если в эмпирических науках материал берется извне, как данный опытом, упорядочивается согласно уже твердо установленному общему правилу и приводится во внешнюю связь, то спекулятивное мышление, наоборот, должно раскрыть каждый свой предмет и его развитие с присущей ему абсолютной необходимостью. Это происходит так , что каждое особенное понятие выводится из самого себя порождающего и осуществляющего всеобщего понятия, или логической идеи. Философия должна поэтому понять дух как необходимое развитие вечной идеи, а то, что составляет особые части науки о духе, развить полностью из его понятия. Подобно тому как в отношении живого вообще все идеальным образом уже содержится в зародыше7 и порождается им самим, а не какой-либо чуждой силой, точно так же и все особенные формы живого духа должны проистекать из его понятия как из своего зародыша. Наше движимое понятием мышление остается при этом вполне имманентным предмету, равным образом движимому понятием; мы только как бы присматриваемся к собствен-
ному развитию предмета, не изменяя этого развития вмешательством наших субъективных представлений и случайно приходящих на ум догадок. Понятие для своего развития не нуждается ни в каком внешнем стимуле; его собственная, включающая в себя противоречие между простотой и различением и именно потому беспокойная природа побуждает его к самоосуществлению, она заставляет его развертывать и делать действительным различие, наличествующее в нем самом только идеально, т. е. в противоречивой форме неразличенности; так приводит она к тому, чтобы посредством снятия его простоты как некоторого недостатка , некоторой односторонности сделать его действительно целым, к чему первоначально оно содержит в себе только возможность.
Понятие оказывается независимым от нашего произвола не только в начале и в ходе своего развития, но также и в его заключительной стадии. При чисто рассудочном рассмотрении этот заключительный момент развития является, конечно, более или менее произвольным; в философской науке, напротив, понятие само тем полагает своему саморазвитию известную границу, что дает себе вполне соответствующую своей природе действительность. Уже на примере живого видим мы это самоограничение понятия. Зародыш растения - это чувственно наличное понятие - завершает свое развертывание некоторой равной ему действительностью, а именно порождая семя. То же самое справедливо и относительно духа, и его развитие достигает своей цели, если его понятие оказалось полностью осуществленным, или, что то же самое, если дух достиг полного сознания своего развития. Это смыкание начала с концом - это прихождение понятия в процессе своего осуществления к самому себе - проявляется, однако, в духе в еще более совершенной форме, чем в простом живом существе, ибо, в то время как в этом последнем порожденное семя не тождественно с тем, что его породило , в самопознающем духе порожденное есть то же самое, что и порождающее.
(Только в том случае, если мы будем рассматривать дух в изображенном процессе самоосуществления его понятия, мы познаем его в ею истинности (ибо истиной и называется как раз соответствие понятия его действительности). В своей непосредственности дух еще не является истинным, он еще не сделал своего понятия предметным для себя, еще не оформил наличествующее в нем непос-
редственное в то, что положено им самим, еще не преобразовал свою действительность в действительность, сообразную со своим понятием. Все развитие духа есть не что иное, как возвышение самого себя до своей собственной истинности, и так называемые силы души не имеют никакого другого смысла, кроме того, чтобы быть ступенями того возвышения духа. Благодаря этому саморазличению, благодаря этому самопреобразованию и благодаря сведению своих различий к единству своего понятия дух только и есть истинное, а также живое, органическое, систематическое ; только через познание этой своей природы и наука о духе является истинной, живой, органической, систематической предикаты, которым нет места ни и рациональной, ни в эмпирической психологии, ибо первая превращает дух в мертвое, оторванное от своего собственного осуществления существо, вторая же умерщвляет живой дух тем, что разрывает его на множество самостоятельных сил, не порожденных понятием и не связанных им воедино.
Как уже было замечено, животный магнетизм много способствовал тому, чтобы вытеснить неверное, конечное, только рассудочное постижение духа. В особенности же упомянутое изумительное явление возымело такое действие в отношении рассмотрения естественной стороны духа. Если иные состояния и естественные определения духа, равно как и сознательные его действия, могут быть по крайней мере с их внешней стороны, постигнуты рассудком и этот последний оказывается в состоянии понять как в нем самом , так и в конечных вещах господствующую там внешнюю связь причины и действия - так называемый естественный ход вещей, - то тот же рассудок, напротив, оказывается неспособным даже только поверить в явления животного магнетизма. Ибо по отношению к этим последним мнение рассудка о безусловно прочной привязанности духа к месту и времени, равно как и к попятной для рассудка связи причины и действия, теряет свой смысл, и в пределах самого чувственного наличного бытия обнаруживается остающееся для рассудка невероятным чудом превосходство духа над внеположностью и присущими ей внешними связями. Хотя было бы весьма неразумно искать в явлениях животного магнетизма возвышения духа даже над его собственным понимающим разумом и от этого состояния ожидать более высоких откровений о природе вечного, чем даваемых философией,-
хотя магнетическое состояние и следует скорее рассматривать как некоторого рода болезнь и как такой упадок самого духа, который ставит его ниже уровня обыденного сознания, поскольку именно дух, приведенный в такое состояние, утрачивает способность к мышлению, движущемуся в определенных различениях и противопоставляющему себя природе, - то все же, с другой стороны, наглядно обнаруживающееся в явлениях этого магнетизма самоосвобождение духа от границ пространства и времени и от всех конечных связей есть нечто такое , что имеет с философией некоторое родство. То обстоятельство, что оно со всей беспощадностью совершившегося факта противостоит скептицизму рассудка, делает необходимым дальнейший переход от обыкновенной психологии к понимающему познанию спекулятивной философии, которая одна лишь не видит в животном магнетизме непонятного чуда.
Конкретная природа духа при рассмотрении его влечет за собой ту своеобразную трудность, что особенные ступени и определения в развитии его понятия не остаются позади его движения самостоятельными существованиями, противостоящими его более глубоким формообразованиям, как это имеет место во внешней природе, где материя и движение обладают свободным существованием в виде солнечной системы и где определения органов чувств существуют в свою очередь как свойства тел или даже в еще более свободном виде - как стихии и т. д. Определения и ступени духа, напротив, по самому существу своему имеют значение только в качестве моментов, состояний и определений более высоких ступеней развития. Это происходит оттого, что в низшем, более абстрактном определении высшее оказывается уже содержащимся эмпирически, как, например, в ощущении все духовное более высокого порядка уже содержится как содержание, или определенность. Поэтому при поверхностном взгляде может показаться, что в ощущении , которое представляет собой только абстрактную форму, упомянутое содержание, т. е. все религиозное, нравственное и т. д., по существу имеет свое место и даже свой корень и что определения этого содержания необходимо должны быть поэтому рассматриваемы как особые виды ощущения 8. Однако в то же время при рассмотрении этих низших ступеней является необходимым, именно для того,
чтобы охарактеризовать их в их эмпирическом существо-вании, вспомнить о высших ступенях, где они наличествуют только как формы, и таким образом предвосхитить ы скоторое содержание, которое в развитии раскрывается лишь позднее (как например, при естественном пробуждении- сознание, при сумасшествии - рассудок и т. д.).
Понятие духа
Для нас дух имеет своей предпосылкой природу, он является ее истиной, и тем самым абсолютно первым в отношении ее. В этой истине природа исчезла, и дух обнаружился в ней как идея , достигшая своего для себя бытия, - как идея, объект которой, так же как и ее субъект, есть понятие. Это тождество есть абсолютная отрицательность, ибо в природе понятие обладает своей полной внешней объективностью, однако это его отчуждение в нем же и снято, и само оно в этом отчуждении становится тождественным с самим собой. Тем самым оно есть это тождество только как возвращение к себе из природы.
Прибавление. Уже в прибавлении к § 379 понятие духа было употреблено в том смысле, что он есть сама себя знающая действительная идея. Это понятие, как и все другие свои понятия, философия должна показать как необходимые, т. е. познать их как результат развития всеобщего понятия, или логической идеи. Однако духу в этом развитии предшествует не только логическая идея, но также и внешняя природа. Ибо познание, содержащееся уже в простой логической идее, есть только мыслимое нами понятие познания, а не познание, наличное само для себя, не действительный дух , а всего только возможность его. Действительный дух, который единственно только в науке о духе составляет наш предмет, имеет внешнюю природу своей ближайшей предпосылкой, подобно тому как логическую идею он имеет своей первой предпосылкой. Поэтому своим конечным результатом философия природы - а через ее посредство и логика - должна иметь доказательство необходимости понятия духа. Наука о духе, со своей стороны, должна показать истинность этого понятия о духе посредством его развития и осуществления. Поэтому то, что в начале нашего рассмотрения духа мы высказали о нем только как некоторого рода заверение, может быть научно доказано только
Большая советская энциклопедия:
Гегель (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (27.8.1770, Штутгарт, - 14.11.1831, Берлин), немецкий философ, представитель немецкой классической философии, создатель систематической теории диалектики на основе объективного идеализма. Родился в семье чиновника. В 1788-93 учился в Тюбингенском теологическом институте. В 1793-1801 домашний преподаватель в Берне и Франкфурте-на-Майне. С 1801 жил в Иене, занимаясь научным и литературным трудом, в 1807 редактировал газету в Бамберге. С 1808 по 1816 директор гимназии в Нюрнберге. С 1816 до конца жизни профессор философии в университетах Гейдельберга (1816-18) и Берлина (с 1818).
Мировоззрение Г. формировалось под влиянием идей и событий Великой французской революции и отразило в себе основные противоречия буржуазного прогресса. Осуществление буржуазно-демократических требований мыслилось Г. в форме компромисса с сословно-феодальным строем, в рамках конституционной монархии. Эта обусловленная экономической и политической отсталостью Германии тенденция в воззрениях Г. повлияла и на способ разработки им специально философских проблем, в частности проблем диалектики, придав последней черты терпимости к отжившим формам жизни и мышления и тем самым ослабив ее революционно-критический характер.
Г. начинал как последователь «критической философии» И. Канта и И. Фихте, но уже вскоре, под влиянием Ф. Шеллинга, перешел с позиций «трансцендентального» (субъективного) идеализма на точку зрения «абсолютного» (объективного) идеализма. Среди др. представителей нем. классического идеализма Г. выделяется обостренным вниманием к истории человеческой духовной культуры. Уже в ранних сочинениях Г. толкует иудаизм, античность, христианство как ряд закономерно сменяющих друг друга ступеней развития духа и эпох развития человечества и пытается восстановить их исторический облик. Свою эпоху Г. считал временем перехода к новой, исподволь вызревшей в лоне христианской культуры, формации, в образе которой явственно проступают черты буржуазного общества с его правовыми и нравственными принципами. В «Феноменологии духа» (1807) Г. развертывает основные принципы своей философской концепции. Духовная культура человечества была впервые представлена здесь в ее закономерном развитии как постепенное выявление творческой силы «мирового разума». Воплощаясь в последовательно сменяющих друг друга образах культуры, безличный (мировой, объективный) дух одновременно познает себя как их творца. Духовное развитие индивида сокращенно воспроизводит стадии самопознания «мирового духа», начиная с акта наименования чувственно-данных «вещей» и кончая «абсолютным знанием», т.е. знанием тех форм и законов, которые управляют изнутри всем процессом духовного развития, - развитием науки, нравственности, религии, искусства, политически-правовых систем. «Абсолютное знание», венчающее феноменологическую историю духа, есть не что иное, как логика. Поэтому заключительная глава «Феноменологии духа» - программа критического преобразования логики как науки, реализованная Г. в последующих трудах и прежде всего в «Науке логики» (1812). В этом смысле К. Маркс назвал «Феноменологию духа» - «... истинным истоком и тайной гегелевской философии» (Маркс К. и Энгельс Ф., Из ранних произведений, 1956, с.624).
Универсальная схема творческой деятельности «мирового духа» получает у Г. название абсолютной идеи, а «Наука логики» определяется как научно-теоретическое «самосознание» этой идеи. «Абсолютная идея» раскрывается в ее всеобщем содержании в виде системы категорий, начиная от самых общих и бедных определениями - бытия, небытия, наличного бытия, качества, количества и т.д. - и кончая конкретными, т.е. многообразно определенными понятиями - действительности, химизма, организма (телеологии), познания и др. В логике Г. обожествляет реальное человеческое мышление, исследуемое им в аспекте универсально-логических форм и законов, прорисовывающихся через совокупный исторический процесс. Объявляя мышление «субъектом», т.е. единственным творцом всего духовного богатства, развитого историей, и понимая его как вечную, вневременную схему творческой деятельности вообще, Г. сближает понятие идеи с понятием бога. Однако, в отличие от теистического бога, идея обретает сознание, волю и личность только в человеке, а вне и до человека осуществляется как внутренне-закономерная необходимость.
Согласно схеме Г., «дух» просыпается в человеке к самосознанию сначала в виде слова, речи, языка. Орудия труда, материальная культура, цивилизация предстают как позднейшие, производные формы воплощения той же творческой силы духа (мышления), «понятия». Исходная точка развития усматривается, т.о., в способности человека (как «конечного духа») к познанию «самого себя» через освоение всего того «богатства образов», которые до этого заключены внутри духа как неосознанные и непроизвольно возникающие в нем «внутренние состояния».
Центральное место в диалектике Г. занимает категория противоречия как единства взаимоисключающих и одновременно - взаимопредполагающих друг друга противоположностей (полярных понятий). Противоречие было понято здесь как «мотор», как внутренний импульс развития духа вообще. Движение это восходит от «абстрактного к конкретному», ко все более полному, многообразно расчлененному внутри себя и поэтому - «истинному» результату. Противоречие, по Г., недостаточно понимать лишь в виде антиномии, апории, т.е. в виде логически неразрешенного противоречия: его следует брать вместе с его разрешением в составе более глубокого и конкретного понимания, где исходная антиномия одновременно и осуществляется, и исчезает («снимается»).
С помощью созданного им диалектического метода Г. критически переосмысливает все сферы современной ему культуры (научной, нравственной, эстетической и т.д.). На этом пути он всюду открывает напряженную диалектику, процесс постоянного «отрицания» каждого наличного достигнутого состояния духа следующим, вызревающим в его недрах состоянием. Будущее вызревает внутри настоящего в виде конкретного, имманентного ему противоречия, определенность которого предполагает и определенный способ его разрешения. Остро критический анализ современного ему состояния науки и ее понятий переплетается у Г. с критическим воспроизведением и философским «оправданием» ряда догм и предрассудков современного ему сознания. Это противоречие пронизывает не только логику, но и др. части гегелевской философской системы - философию природы и философию духа, составляющие соответственно 2-ю и 3-ю части его «Энциклопедии философских наук» (1817). Философия духа развертывается далее в «Философии права» (1821) и в изданных после смерти Г. лекциях по философии истории, эстетике, философии религии, истории философии. Так, в философии природы Г., критически анализируя механистические воззрения науки 18 в., высказывает множество идей, предвосхищающих последующее развитие естественнонаучной мысли (например, о взаимосвязи и взаимопереходах определений времени и пространства, об «имманентной целесообразности», характерной для живого организма, и т.д.), но одновременно отказывает природе в диалектическом развитии. Рассматривая прошлое лишь с точки зрения тех диалектических коллизий, которые вели к созреванию «настоящего», т.е. современности, некритически понятой как венец и цель процесса, Г. завершает философию истории идеализированным изображением прусской конституционной монархии, философию права - идеализированным изображением буржуазного правосознания, философию религии - апологией протестантизма и т.д.
Вместе с тем гегелевская диалектика заключала в себе возможность и революционно-критического переосмысления действительности. Это переосмысление - с материалистических позиций - было осуществлено в 40-х гг. 19 в. К. Марксом и Ф. Энгельсом.
К. Маркс, подчеркивая, что его «... диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью», отмечал: «мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение ее всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно» (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 издание, т.23, с.21,22).
Развитое в «Философии права» учение Г. об «объективном духе» оказало громадное влияние на последующее развитие социологии и социальной философии (с критики именно этого сочинения Г. началась выработка К. Марксом материалистического взгляда на общество и историю - см. там же, т.1, с.219-368 и 414-29). «Объективный дух» охватывает у Г. сферу социальной жизни и понимается как сверхиндивидуальная целостность, которая в своей объективной закономерности возвышается над отдельными людьми и проявляется через их различные связи и отношения. «Объективный дух» развертывается в праве, морали и нравственности, причем под нравственностью Г. понимает такие ступени объективации человеческой свободы, как семья, гражданское общество и государство. Г. отмечает противоречия буржуазного общества: поляризацию нищеты и богатства, одностороннее развитие человека в результате прогрессирующего разделения труда и т.д. Большое место отводил Г. анализу труда, который считал основным фактором процесса становления человека.
Историю Г. рассматривает в целом как «прогресс духа в сознании свободы», причем этот прогресс развертывается через «дух» отдельных народов, сменяющих друг друга в историческом процессе по мере выполнения своей миссии. Идея объективной закономерности, прокладывающей себе дорогу независимо от желаний отдельных лиц, нашла свое превратное отражение в гегелевском учении о «хитрости мирового разума», пользующегося индивидуальными интересами и страстями для достижения своих целей.
В эстетике наиболее важной для ее последующего развития оказалась содержательная трактовка Г. прекрасного как «чувственного явления идеи», причем акцент в понимании эстетического был сделан Г. на том, что идея берется здесь не в ее «чистой», логической форме, но в ее конкретном единстве с некоторым внешнем бытием. Это определило гегелевское учение об идеале и ступенях его развития («формах искусства»). Последние дифференцируются в зависимости от соотношения между идеей и ее внешним образом: в символической художественной форме внешний образ лишь намекает на идею (к этой стадии Г. относит восточное искусство), в классической - идея и ее образ находятся в равновесии и полностью соответствуют друг другу (античное искусство), в романтической - над внешней формой преобладают духовный элемент, глубина души и бесконечность субъективности (выросшее на основе христианства средневековое и новое европейское искусство).
В лекциях по истории философии Г. впервые изобразил историко-философский процесс как поступательное движение к абсолютной истине, а каждую отдельную философскую систему - как определенную ступень в этом процессе.
Буржуазная философия послегегелевской поры не смогла усвоить действительные завоевания Г. в области логики. Гегельянство развивалось скорее по линии культивирования формальных и мистических тенденций гегелевской философии (см. Гегельянство, Неогегельянство). Формальный аппарат диалектики Г. оказал сильное влияние на экзистенциализм (Ж. Ипполит, Ж.П. Сартр, М. Хайдеггер).
Критически переработанная с материалистических позиций философия Г. является одним из теоретических источников марксистско-ленинской философии - диалектического материализма. В этом плане сочинения Г. до сих пор остаются лучшей школой диалектической мысли, на что не раз указывали К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин.
Источник:
Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Том 3. Философия духа.-М.: Мысль, 1977.-471с.
РЕЛИГИЯ ОТКРОВЕНИЯ
В понятии истинной религии, т. е. религии, содержанием которой является абсолютный дух, существенным образом заложено то, что она есть религия откровения, и притом такая, в которой источником откровения является бог. Ибо поскольку знание, т. е. принцип, вследствие которого субстанция является духом, как бесконечная для-себя-сущая форма есть начало самоопределения, постольку оно безусловно есть самообнаружение. Дух только постольку есть дух, поскольку он есть для духа; и в абсолютной религии именно абсолютный дух обнаруживает уже не свои абстрактные моменты, но самого себя.
Примечание. Представлению древних о Немезиде, согласно которому божественное начало и его деятельность в мире постигались еще абстрактным рассудком лишь как уравнивающая сила, разрушающая возвышенное и великое, Платон и Аристотель противопоставили
мысль, что бог не завистлив. Мысль эту можно с одинаковым успехом противопоставить также и утверждениям последнего времени, будто человек не может познать бога; эти уверения (ибо чего-либо большего эти утверждения собой не представляют) особенно непоследовательны, когда они выдвигаются в пределах религии, которая со всей определенностью называет себя богооткровенной. Согласно таким уверениям, это скорее была бы такая религия, в которой о боге ничего не дано в откровении, в которой он ни в каком откровении себя не раскрыл, и те, кто к ней принадлежат, были бы «язычниками», «ничего не знающими о боге». Вообще, если слову «бог» придавать в религии серьезное значение, то и определение ее можно и должно начинать с него, как с содержания и принципа религии, и, если ему отказать в самооткровении, тогда и его содержание сведется всего лишь к тому, что ему будет приписана зависть. А слово дух, если оно должно иметь какой-либо смысл, тем более содержит в себе моменты самооткровения.
Если принять в соображение трудность познания бога как духа, не позволяющую нам удовлетвориться простыми представлениями веры, но заставляющую нас перейти к мышлению - сперва к рефлектирующему рассудку, а затем и к мышлению в понятиях, то почти не придется удивляться тому, что столь многие - в особенности теологи, обязанные преимущественно заниматься этими идеями,- впали в искушение легко покончить со всеми относящимися сюда трудностями и, таким образом, охотно приняли то, что им предлагалось в целях такого облегчения; самым же легким является указанный выше результат - что человек ничего не может знать о боге. Для того чтобы правильно постигнуть и определить в мысли, что представляет собой бог как дух, требуется основательная спекуляция. Сюда прежде всего относятся положения: бог есть бог лишь постольку, поскольку он знает самого себя; его знание самого себя есть, далее, его самосознание в человеке, а знание человека о боге развивается, далее, до знания себя человеком в боге. См. основательное разъяснение этих, положений в сочинении, откуда они взяты: Афоризмы о знании и незнании и т. д. К. Ф. Г [еше]ля86, Берлин 1829.
Абсолютный дух, поскольку в нем снята непосредственность и чувственность формы и знания, есть по содержанию в-себе-и-для-себя-сущий дух природы и духа; по форме же он есть прежде всего субъективное знание представления. Это последнее, с одной стороны, сообщает моментам его содержания самостоятельность и делает их взаимными предпосылками друг друга, а также следующими друг за другом явлениями и некоторой связью протекания пх соответственно конечным определениям рефлексии; с другой стороны, такая форма конечного способа представления снимается в вере в единый дух и в благоговении культа.
В этом разделении форма отделяется от содержания, и в первой различные моменты понятия отделяются друг от друга как особенные сферы ели элементы, в каждом из которых раскрывается абсолютное содержание: б) как вечное содержание, в своем обнаружении остающееся при самом себе; - в) как различение вечной сущности от обнаружения, становящегося в силу этого различения миром явлений, в который вступает содержание; - г) как бесконечное возвращение и примирение мира с вечной сущностью, возвращение ее из явления в единство ее полноты.
б) В моменте всеобщности - сфере чистой.мысли, или в абстрактной стихии сущности,- абсолютный дух является, следовательно, тем, чю первоначально есть нечто предпосланное, однако не остающееся замкнутым, но как субстанциальная мощь в рефлективном определении причинности являющееся творцом неба и земли,- но в этой вечной сфере он порождает, однако, лишь самого себя как своего сына - и с этим различенным от него существом остается в такой же мере в изначальном тождестве, в какой это определение - быть в чем-то различенным от всеобщей сущности - вечно себя снимает, и в силу этого опосредствующего момента самого себя снимающего опосредствования существенно представляет собой первую субстанцию, в существе своем как конкретную единичность и субъективность - дух.
в) Но в моменте особенности суждения это конкретное вечное существо есть то, что заранее предположено, и его движение есть порождение явления, распадение вечного момента опосредствования, единого сына, на самостоятельную противоположность, с одной стороны, неба и земли, стихийной и конкретной природы, с другой стороны, духа как находящегося с ней в определенном отношении, следовательно, как конечного духа, который, как крайность сущей в себе отрицательности, приобретает самостоятельное существование в качестве зла. Он является такой крайностью вследствие своего отношения к противостоящей ему природе, а тем самым к своей собственной ириродности, в сфере которой он как мыслящий направлен в то же время на вечное, хотя и остается только во внешнем отношении к нему.
г) В моменте единичности как таковой,- именно в моменте субъективности и даже самого понятия, поскольку оно рассматривается в смысле возвращающейся к своему тождественному основанию противоположности всеобщности и особенности,-раскрывается: 1) как предпосылка всеобщая субстанция, воплотившаяся из своей абстракции в единичное самосознание, каковое самосознание как непосредственно-тождественное с сущностью переносит упомянутого сына вечной сферы в область временного, снимая в нем зло, как оно есть в себе. Далее, однако, это непосредственное и тем самым чувственное существование абсолютно конкретного полагает себя в суждение и отмирает в страдании отрицательности, в которой оно как бесконечная субъективность становится тождественным с самим собой и тем самым как абсолютное возвращение из отрицательности и всеобщего единства всеобщей и единичной сущностности превратилось в нечто существующее для себя - в идею вечного, но живого и налично-присутствующего в мире духа.
2) Эта объективная тотальность есть в-себе-сущая предпосылка для конечной непосредственности единичного субъекта. По отношению к последнему эта тотальность сначала есть поэтому другое и данное в созерцании, но при этом созерцается в-себе-сущая истина; в силу
такого свидетельства духа в этом другом оно вследствие своей непосредственной природы определяет себя сначала как нечто ничтожное и злое. Далее, по образцу своей истины, посредством веры в единство всеобщей и единичной сущности, осуществленное в нем в себе, это другое является также движением, в котором оно стремится к овнешнению своей непосредственной природной определенности и своей собственной воли и к слиянию в страдании отрицательности с упомянутым образцом и его в себе и, таким образом, к познанию себя в единстве с первым существом. Таким образом, 3) через это опосредствование первосущество проявляет себя как имманентное самосознанию и представляет собой действительную наличность в-себе-и-для-себя-сущего духа как всеобщего.
Эти три умозаключения, составляющие одно умозаключение абсолютного опосредствования духа с самим собой, являются его откровением, раскрывающим его жизнь в круговороте конкретных образов представления. Из расхождения между собой, а также из временного и внешнего следования друг за другом образов развитие опосредствования концентрируется в своем результате, в смыкании духа с самим собой не только до стадии простоты веры и благоговения чувств, но и до высоты мышления, в имманентной простоте которого развертывание равным образом находит свое распространение, но уже опознанное как нерасторжимая связь всеобщего, простого и вечного духа в себе самом. В этой форме истины истина является предметом философии.
Примечание. Если полученный результат, для-себя-сущий дух, в котором сняло само себя всякое опосредствование, берется только в формальном, бессодержательном смысле, так что дух не опознается одновременно и как в-себе-сущая, и как объективно саморазвивающийся, то упомянутая выше бесконечная субъективность является лишь формальным самосознанием, знающим себя в самом себе в качестве абсолютного - иронией. Ирония умеет сделать ничтожным и суетным всякое объективное внутреннее содержание, и тем самым сама оказывается бессодержательностью и суетностью, которая сама из себя придает себе для своего же определения случайное и произвольно взятое содержание, причем в то же время она господствует над ним, не связана им и, заверяя, буд-
то она стоит на высшей ступени религии и философии, на самом деле впадает в пустой произвол. И лишь поскольку чистая бесконечная форма, у-себя-сущее самообнаружение, сбрасывает односторонность субъективного, в которой она представляет собой суетность мышления, лишь постольку она есть свободное мышление, которое имеет свое бесконечное определение в то же время как абсолютное, в-себе-и-для-себя-сущее содержание, владея им как объектом, в котором оно в такой же мере остается свободным. В этом смысле мышление само есть только формальный момент абсолютного содержания87.
ФИЛОСОФИЯ
Эта наука постольку представляет собой единство искусства и религии, поскольку внешний по своей форме способ созерцания искусства, присущая ему деятельность субъективного созидания и расщепления его субстанциального содержания на множество самостоятельных форм, становится в тотальности религией. В религии в представлении развертывается расхождение и опосредствование раскрытого содержания и самостоятельные формы не только скрепляются вместе в некоторое целое, но и объединяются в простое духовное созерцание и, наконец, возвышаются до мышления, обладающего самосознанием. Это знание есть тем самым познанное посредством мышления понятие искусства и религии, в котором все то, что различно по содержанию, познано как необходимое, а это необходимое познано как свободное.
Соответственно этому философия определяется как познание необходимости содержания абсолютного представления, а также необходимости обеих его форм,- с одной стороны, непосредственного созерцания и его поэзии, как равным образом и объективного и внешнего откровения, которое предполагается представлением, а с другой стороны, прежде всего субъективного вхождения в себя, затем также субъективного движения вовне и отождествления веры с предпосылкой. Это познавание является, таким образом, признанием этого содержания и его формы и освобождением от односторонности форм,
возвышением их до абсолютной формы, самое себя определяющей как содержание, остающейся с ним тождественной и в этом тождестве представляющей собой познавание упомянутой в-себе-и-для-себя-сущей необходимости. Это движение, которое и есть философия, оказывается уже осуществленным, когда оно в заключении постигает свое собственное понятие, т. е. оглядывается назад только на свое же знание.
Примечание. Здесь казалось бы уместным рассмотреть в специальном исследовании отношение философии к религии. Единственное, что здесь представляется важным,- это отличие форм спекулятивного мышления от форм представления и рефлектирующего рассудка. Но весь ход развития философии и особенно логики дал нам возможность но только познать это различие, но и его обсудить или, точное говоря, развить и заставить природу этого различия раскрываться по ступеням этих именно категорий. Только на основе этого познания форм можно приобрести подлинное убеждение, о котором идет здесь речь,- а именно, что содержание философии и религии одно и то же, если не касаться того дальнейшего содержания внешней природы и конечного духа, которое не входит уже в сферу религии. Религия, однако, есть истина для всех людей, вера, покоящаяся на свидетельстве духа, который как творческое начало является в человеке его духом. Это свидетельство, в себе субстанциальное, облекается, поскольку оно побуждается к самораскрытию, прежде всего в ту форму образования, которая вообще является формой его мирского сознания и рассудка; вследствие этого истина впадает в определения и отношения конечности вообще. Это но мешает тому, чтобы дух свое содержание как религиозное, существенно спекулятивное, прочно удерживал бы, даже при употреблении чувственных представлений и конечных категорий мышления, как нечто им противоположное, применял бы к ним насилие и был бы по отношению к ним непоследовательным. Вследствие этой непоследовательности он исправляет их недостаточность; для рассудка поэтому нет ничего легче, чем показать противоречия в выражении предмета веры и таким образом подготовить триумф для своего принципа, т. е. для формального тождества. Если дух уступает этой конечной рефлексии, назвавшей себя разумом и философией (рационализм), то он делает религиозное содержание конечным
и фактически его уничтожает. Религия имеет тогда полное право оградить себя от такого разума и такой философии и объявить себя враждебной по отношению к ним. Другое дело, однако, если она восстает против понятийного разума и против философии вообще, и в особенности против такой, содержание которой спекулятивно и тем самым религиозно. Такое противопоставление основывается на недооценке природы указанного различия и ценности духовных форм вообще, в особенности же форм мышления, а еще более на недостатке проникновения в различие содержания от упомянутых форм, которое и в тех, и в других может быть одним и тем же. Как раз соображения о форме были тем основанием, в силу которого философии делались со стороны религии упреки и выдвигались обвинения; и, наоборот, за свое спекулятивное содержание она подвергалась тому же самому со стороны так называемой философии, равно как и со стороны бессодержательной набожности; для первой философия имела в себе слишком мало бога, для второй - слишком много.
Обвинение в атеизме, которое прежде так часто предъявлялось философии,- именно что она слишком мало содержит бога, стало редким, но тем распространеннее стало обвинение ее в пантеизме,- именно что она содержит в себе слишком много бога; и это последнее получило распространение до такой степени, что это утверждение получает уже значение не столько обвинения, сколько чего-то доказанного или даже не требующего никакого доказательства - значение голого факта. В особенности набожность, считающая, что от нее при ее благочестивом превосходстве вообще не требуется никакого доказательства, в полном согласии с пустой рассудочной философией (которой она себя так резко противопоставляет, хотя в действительности полностью покоится на этом уровне образования) полагается на простое заверение, как бы на простое упоминание уже известного факта, что философия представляет собой учение о всееди-ном, или пантеизм. Нужно сказать, что набожности и теологии больше чесги делало обвинение какой-нибудь философской системы, например спинозизма, в атеизме, чем в пантеизме, хотя обвинение в атеизме на первый взгляд и выглядит жестче и недоброжелательнее (ср. § 71, примечание) . Обвинение в атеизме все же предполагает определенное представление о содержательном боге и возни-
кает вследствие того, что представление не находит в философских понятиях тех своеобразных форм, с которыми оно связано. Правда, именно философия может в категориях религиозного способа представления опознать свои собственные формы, равно как свое собственное содержание в религиозном содержании, отдав должное этому последнему, но обратное не может, однако, иметь места, так как религиозный способ представления не применяет к самому себе критики мысли и не понимает самого себя, являясь поэтому в своей непосредственности исключающим все другое. Обвинение философии в пантеизме вместо атеизма свойственно преимущественно образованности нового времени, новой набожности и новой теологии, для которых философия содержит в себе слишком много бога, так много, что, по их заверению, бог, согласно философии, есть все и все должно быть богом. Ибо эта новая теология, низводящая религию до субъективного чувства и отрицающая познание природы бога, тем самым ничего другого за собой не сохраняет, как только бога вообще без всяких объективных определений. Не обладая подлинным интересом к конкретному, наполненному содержанием понятию бога, она рассматривает это понятие лишь с точки зрения интереса, который другие люди когда-то к нему имели, и потому все то, что относится к учению о конкретной природе бога, она рассматривает лишь как нечто историческое. Неопределенного бога можно найти во всех религиях; всякий род благочестия (§ 72) - почитание индийцами обезьян, коров и т. д. или далай-ламы, египтянами быков и т. п.- всегда представляет собой почитание некоторого предмета, все же содержащего абстрактный признак рода, бога вообще во всех своих абсурдных определениях. Если для вышеупомянутого воззрения такого бога достаточно, чтобы найти бога во всем, что называется религией, то это воззрение, разумеется, должно найти признание такого бога также и в философии и уже не может более обвинять последнюю в атеизме. Смягчение упрека в атеизме упреком в пантеизме основывается поэтому лишь на той поверхностности представления, до которой это смягчение ослабило и опустошило бога. Поскольку, далее, это представление цепляется за свою абстрактную всеобщность, вне которой находится всякая определенность, постольку определенность оказывается лишь чем-то чуждым всякому божественному началу, мирским существованием вещей, пребы-
вающих вследствие этого в твердой, нерушимой субстанциальности. При такой предпосылке приходится и при в-себе-и-для-себя-сущей всеобщности, которая в философии утверждается относительно бога и в которой бытие внешних вещей не имеет никакой истины, оставаться как прежде, так и теперь при утверждении, что вещи в мире все же сохраняют свое бытие и что именно они-то и представляют собой то, что составляет определенность божественной всеобщности. Таким-то образом они и превращают только что упомянутую всеобщность в такую, которую называют пантеистической,- и, согласно ей, всё, т. е. все эмпирические вещи без различия, как признаваемые за более ценные, так и обычные, существуют, обладают субстанциальностью, и притом так, что это бытие вещей мира и есть бог. Только полное отсутствие мысли и проистекающая отсюда фальсификация понятий порождают представление о пантеизме и заверение в его истинности.
Но если те, кто какую-либо философию выдает за пантеизм, не способны или не хотят этого понять - ибо как раз понимания понятия они не хотят,- то им следовало бы прежде всего констатировать как факт то, что какой-либо философ или какой-либо человек может действительно приписать всем вещам в-себе-и-для-себя-сущую реальность, субстанциальность и рассматривать ее как бога, словом, что любому другому человеку может прийти на ум такое представление, а не только им одним. Этот факт я разъясню здесь путем некоторого экзотерического рассмотрения, чего нельзя сделать иначе, как только приведя самые факты. Если мы хотим взять так называемый пантеизм в его поэтической, возвышеннейшей или, если угодно, в его самой резкой форме, то для этого следует, как известно, обратиться к восточным поэтам, и самые пространные изложения его можно найти в религиозных книгах индуизма. Из всего богатства, открывающегося здесь перед нами, я выберу несколько наиболее красноречивых мест, заимствуя их из наиболее подлинной в наших глазах Бхагавад-Гиты88 и из всех до утомления подробно развитых там и повторенных тирад. В десятой лекции (у Шлегеля, стр. 162) 89 Кришна говорит о себе:
«Я - дыхание, живущее в теле живых существ; я - начало, середина живого и в то же время его конец. Среди светил я - сияющее Солнце, среди ночных светил - Луна. Среди священных книг я - книга гимнов, я - из
чувств чувство, я - ум живых существ и т. д. Среди Рудров я - Шива, я - Меру среди вершин гор, среди гор я - Гималаи и т. д., среди животных - лев и т. д., среди букв я - буква А, среди времен года я - весна и т. д. Я - семя всех вещей, нет ни одной вещи, которая была бы без меня и т. д.».
Даже в этих имеющих совершенно чувственный характер красочных описаниях Кришна выдает себя (и не следует думать, что помимо Кришны здесь есть еще какой-либо бог или какое-либо особое божество; как он выше сказал, что он есть Шива и он же есть Индра, так точно ниже (11-я лекция, стр. 15) сказано, что и Брама также находится в нем) только за превосходнейшее то всего существующего, а не за все; повсюду проведено различие между внешними вещами, не обладающими сущностной природой, и одной среди них существенной, которая и является им. И если в начале приведенного места сказано, что он есть начало, середина и конец живого, то эта тотальность все же отлична от самих живых существ как единичных существований. Поэтому даже и это пространное описание, отводящее божеству в его существовании столь большое место, все еще нельзя назвать пантеизмом,- скорее следовало бы сказать, что бесконечно рал нообразный эмпирический мир, все, сведено к ограниченному множеству существенных предметов (wesentliche Exislonzen), к политеизму. Однако уже из сказанного ясно, что даже и эти субстанциальности внешним образом существующих вещей не обладают такой самостоятельностью, чтобы их можно было назвать божествами; даже Шива и Индра и т. д. растворяются в единстве Кришны.
Это сведение с еще большей определенностью выступает в следующем описании (7-я лекция, стр. 7 и след.); Кришна говорит: я - первоисточник всего мира и его распад. Превосходнее меня нет ничего. На мне держится вся Вселенная, как на нити ряд жемчужин. Я - вкус в водах, блеск Солнца и Луны, мистическое имя во всех священных книгах и т. д., жизнь во всем живом и т. д., ум разумных существ, сила сильных и т. д. Он прибавляет далее, что посредством Майи (по Шлегелю: Магии), которая также не есть что-либо самостоятельное, но принадлежит ему же,- посредством своеобразных качеств - мир вводится в заблуждение, не познает его, Кришну, высшего и неизменного, что трудно проникнуть сквозь эту Майю; но что те, кто приобщился к нему, преодолели ее
и т. д. Это представление сводится затем к простому выражению. «В конце многих возрождений,- говорит Кришна,- тот, кто одарен наукой, обращается ко мне: Васудева (т. е. Кришна) есть всё; но легко найти человека, который обладал бы этим убеждением, человека столь возвышенного образа мыслей. Другие обращаются к другим богам; я награждаю их соответственно их вере; но награда таких малопонимающих людей ограниченна. Глупцы считают меня видимым - меня невидимого, непреходящего и т. д.». Это всё (АИ), каковым объявляет себя Кришна, в такой же малой мере, как единое элеатов90 и субстанция Спинозы91, является всей совокупностью вещей (Alles). Скорее вся совокупность вещей, это бесконечно многие, чувственное множество конечного определено во всех этих представлениях как акциденталъное, которое не существует в-себе-и-для-себя, но свою истину имеет в субстанции, в том едином, которое в отличие от упомянутого акцидентального одно только и представляет собою божественное начало и бога. Но и помимо этого индуизм развивается в направлении представления о Браме, о чистом единстве мысли в себе самой, в котором исчезает вся эмпирическая совокупность вещей мира, как и те первые субстанциальности, которые называются богами. Колъбрук92 и многие другие определяли поэтому суть индуизма как монотеизм. Что это определение не является неправильным, следует из того немногого, что сказано выше. Но это единство бога, и притом духовного бога, в такой малой мере конкретно в самом себе, до такой степени, так сказать, бессильно, что индуизм представляет собой чудовищную путаницу и одинаково способен быть и самым беспорядочным политеизмом. И тем не менее идолопоклонство убогого индийца, почитающего обезьяну или еще что-либо подобное, все же не есть еще то убогое представление пантеизма, но которому вся совокупность вещей (Allos) есть бог и бог есть вся совокупность вещей. Впрочем, монотеистический индуизм сам является примером, как мало еще значит простой монотеизм, если идея бога не определена глубоко в ней самой. Ибо упомянутое единство, поскольку оно в самом себе абстрактно и тем самым пусто, уже само собой ведет к тому, чтобы иметь конкретное вообще вне себя как самостоятельное бытие - в виде ли множества богов или эмпирических единичных существ, входящих в состав мира. И можно было бы даже совершенно последовательно
назвать такой пантеизм, вследствие поверхностности его представлений, также и монотеизмом. Ибо, если бог, согласно представлению этого пантеизма, тождествен с миром, то, поскольку существует только один мир, в этом пантеизме существовал бы также только один бог. Пустое численное единство должно быть в качестве предиката высказано о мире. Но это абстрактное определение не представляет в дальнейшем никакого особенного интереса,- скорее это численное единство обладает как раз такой природой, чтобы по своему содержанию быть бесконечным множеством и многообразием конечных вещей. Но как раз именно упомянутая иллюзия пустого единства и есть то, что только делает возможным и влечет за собой дурное пантеистическое представление. Лишь витающее в совершенно неопределенных фантазиях представление о мире как об единой вещи, обо всем, можно было, пожалуй, рассматривать как соединение с богом: только отсюда стало возможным утверждать, будто бы бог есть мир. Ибо, если бы мир, как он есть, действительно был принят за всё, за бесконечное множество эмпирических существований, то тогда, конечно, не считался бы даже возможным пантеизм, содержание которого состоит в том, что всё есть бог.
Если хотят (возвращаясь еще раз к фактической стороне дела) рассматривать сознание Единого не с точки зрения расчленения его в индуизме, с одной стороны, на чуждое всякой определенности единство абстрактного мышления, а с другой, на утомительное, даже становящееся скучным усмотрение его в частностях бытия, но созерцать его в его прекраснейшей чистоте и возвышенности, то тогда нужно обратиться к магометанам. Если, например, у превосходного Джелаледдина Руми93 на первый план особенно выдвигается единство души с Единым и это единство характеризуется как любовь, то это духовное единство представляет собой возвышение над конечным и обыденным, просветление природного и духовного, в котором именно внешняя, преходящая сторона непосредственно природного существования, равно как и эмпирического, в житейском смысле духовного, выделяется и поглощается *.
_____________________________________
* Чтобы дать более ясное представление о его поэзии, я не могу удержаться, чтобы не привести несколько отрывков, которые с удивительным искусством были переведены г-ном Рюкпертом94. Вот они:
Я воздерживаюсь от того, чтобы умножать примеры религиозных и поэтических представлений, которые обычно называют пантеистическими. Относительно философий, которым было дано именно это название, например эле-атской или спинозовской, уже раньше (§ 50, примечание) было замечено, что они так мало отождествляют бога с миром и делают бога конечным, что в этих философиях совокупность всех вещей (AUes) скорее вовсе не обладает никакой истинностью и их правильнее было бы назвать монотеистическими, а в отношении представления о мире - акосмическими. Всего точнее их можно опреде-
III. Ввысь устремил я взор и в каждой сфере лишь единое
увидел. Вниз посмотрел и в пене волн морских лишь единое
Взглядом проникнул в сердце я, то было море, бездонна
космическая сфера,
Наполненная мириадами снов и в каждом сне я увидел
Воздух, огонь, земля и вода - все в одно слилось, Разбить не смея единство одного.
Сердце всего живущего между землей и небом,
Хвалу тебе воздав, единства одного не смеет миновать.
V. И хотя Солнце есть лишь отблеск твоего сиянья, Мой свет и твой в основе лишь одно.
И если небо лишь у nor твоих кружащаяся пыль, То наши существа всегда одно и то же.
Небо станет пылью, и пыль превратится в небо, Твоя же сущность и моя навеки в едином слиты.
Как проникают в узкую темницу сердца К нам нисходящие с небес слова о жизни?
Как укрывается луч Солнца в скорлупке хрупкой камней
драгоценных? Чтобы снова ярче и сильней из нее блеснуть потом?
Как может земля, впитавшая болотистую тину, Расцвесть вдруг садом пышных роз?
И немая раковина, выпившая водяную каплю,
Как превратилась в жемчужину, где отражается вс
радость Солнца?
О сердце! Струишься ли ты потоком или от жара тлеешь, Поток и жар в основе есть вода, была бы лишь она твоей
и чистой.
IX. Тебе скажу я, как человек впервые создан был из глины: Когда в ту глину бог вдохнул дыхание любви.
лить как системы, которые абсолютное донимают только как субстанцию. О восточных, в особенности о магометанских, способах представления можно скорее сказать, что абсолютное выступает у них как безусловно всеобщий род, притом присущий видам и отдельным существам, но так, что у этих последних не остается уже никакой действительной реальности. Недостаток всех этих способов
__________________
Тебе скажу я, почему небесный свод вращается все время, Это престол господень наполняет его извечным
отражением своей любви.
Тебе скажу я, почему все время дуют утренние ветры: Чтобы всегда свеже колыхать розовые сады любви.
Тебе скажу я, почему и ночь себя укутывает вечно
покрывалом:
Чтоб мир облечь в святой шатер любви. Moгy тебе я объяснить загадку каждую творенья: Ибо для всех загадок разгадка есть любовь.
XV. Хотя все скорби жизни прекращает смерть, Жизнь от нее всегда бежит в смятеньи. Так в страхе пред любовью бьется сердце, Как будто чует смерти приближенье.
Ведь при светлом пробуждении любви Мрачный деспот «Я» бежит бессильно прочь. его назад гони ты в прожитую ночь И радостно дыши сиянием зари.
Кто сможет распознать в этой поэзии, высоко парящей над всем внешним и чувственным, то прозаическое представление, которое создается так называемым пантеизмом и которое низводит все божественное к внешнему и чувственному? Подробные сообщения, которые в своем сочинении «Антология восточной мистики» делает нам г-н Толюк95 о стихах Джелаледдина и других поэтов, даются как раз с той точки зрения, о которой здесь идет речь. Во введении г-н Толюк дает доказательство того, как глубоко его дух овладел мистикой; и там же он определяет точнее и характер восточной мистики, а равно и западной, и христианской в их противоположности к восточной. При всем своем различии они имеют общее определение - быть мистикой. Сочетание мистики с так называемым пантеизмом, говорит он на стр. 33, заключает в себе внутреннюю жизненность души и духа, которая по существу и состоит в уничтожении того внешнего всего, которое обычно приписывается пантеизму. В остальном г-н Толюк придерживается обычного смутного представления о пантеизме. Более основательное исследование этого представления не вызывало, собственно, какого-либо интереса при эмоциональной точке зрения нашего автора. Совершенно очевидно, однако, что сам он находится в состоянии поразительного увлечения такой мистикой, которая, по обычному представлению, должна быть названа совершенно пантеистической. Там. однако, где он сам пускается в философствование (стр. 12 и ел.), он не выходит за пределы обычной точки зрения рассудочной метафизики и ее некритических категорий.
представления и систем состоит в том, что они не доходят до определения субстанции как субъекта и кик духа. Все эти способы представления и системы исходит из одной всем философиям, как и всем религиям, общей потребности создать представление о боге и затем о его отношении к миру. В философии достигается ближайшее познание того, что из определения природы бога определяется и его отношение к миру. Рефлектирующий рассудок начинает с того, что отвергает способы представления и системы, которые, основываясь на чувстве, фантазии и спекуляции, выражают связь бога с миром и - чтобы иметь бога только в вере или сознании - отделяют его как сущность от явления, как бесконечное от конечного. Вслед за этим разделением выдвигается, однако, также уверенность в отношении явления к сущности, конечного к бесконечному и т. д., а вместе с тем и вызываемый размышлением вопрос о природе этого отношения. И именно в форме рефлексии об этом отношении заключается вся трудность дела. Это отношение и есть как раз то, что теми, кто ничего не хочет знать о природе бога, обозначается как непостижимое. В заключительной главе философии неуместно, как и вообще в экзотерическом рассмотрении, даже говорить о том, что называется пониманием. Так как, однако, в связи с концепцией этого отношения находится концепция вообще науки и все обвинения против нее, то уместно будет напомнить еще о том, что, поскольку философия, конечно, всегда имеет дело с единством, хотя и не с абстрактным единством, не с простым тождеством и пустым абсолютом, но с конкретным единством (с понятием) и на всем своем протяжении только им и занята, то каждая ступень в ее продвижении вперед есть своеобразное определение этого конкретного единства и наиболее глубокое и последнее из определений единства есть определение абсолютного духа. Поэтому от тех, кто судит о философии и хочет высказаться о ней, следовало бы требовать, чтобы они обращали особое внимание на эти определения единства, старались бы познать их и по меньшей мере знали бы, что их великое множество и что между ними существует большое различие. Но в действительности они обнаруживают так мало знания и еще меньше стремления его приобрести, что, как только услышат о единстве - а отношение одновременно содержит в себе и единство,- остаются при совершенно абстрактном неопределенном
единстве и отвлекаются от того, в чем единственно весь интерес и заключается, а именно от самого способа определенности этого единства. Таким образом, о философии они ничего другого не умеют сказать, кроме того, что сухое тождество является ее принципом и результатом и что она есть система тождества. Придерживаясь этой чуждой природе понятия мысли о тождестве, они оказываются ничего не смыслящими как раз именно в конкретном единстве, в понятии и содержании философии, но усваивают себе скорее нечто ей противоположное96. Они поступают в этой области так же, как физики в области физики. Последние тоже хорошо знают, что имеют перед собой многообразные чувственные свойства и вещества - или обычно даже только вещества (ибо свойства равным образом превращаются у них в вещества) - и что эти вещества находятся в некотором отношении друг к другу. Но вопрос и заключается в том, какого рода это отношение, и своеобразие, и различие всех естественных, неорганических и живых вещей покоятся исключительно на различной определенности этого единства. Вместо того, однако, чтобы познать это единство в его различных определенностях, обычная физика (включая сюда и химию) схватывает только одну, самую внешнюю и самую дурную из этих определенностей, именно сложение из частей (Zusammensetzung), ее только и применяет ко всему ряду природных образований и тем самым лишает себя возможности понять какое-либо из этих образований.
Статьи по теме
