Антропоцентризм, церковь и светская власть. Государство и церковь

Взаимоотношения Церкви и государства развивались в контексте истории, в ходе развития которой государство постоянно изменялось. Государство, как необходимый элемент жизни в мире после события грехопадения, является тем ограждающим компонентом от всевозможных проявлений греха. Церковь предписывает христианам повиноваться государственной власти, независимо от убеждений и вероисповедания ее носителей, а также молиться за власть, «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2:2). Исходя из развитого канонического сознания, Церковь не должна брать на себя государственные функции: противостояние греху путем насилия, использование мирских властных полномочий, принятие на себя политических функций, предполагающих принуждение или ограничение. Но Церковь имеет право обратиться к государственной власти с просьбой употребить власть. Государство не должно вмешиваться в духовную жизнь Церкви, в ее вероучение, литургическую жизнь и духовническую практику, равно как и вообще в деятельность канонических церковных учреждений, за исключением тех ее сторон, которые предполагают деятельность в качестве юридического лица, неизбежно вступающего в соответствующие отношения с государством, его законодательством и властными органами. Церковь вправе ожидать от государства уважения к ее каноническим нормам и иным внутренним установлениям.

В православной традиции сформировалось определенное представление об идеальной форме взаимоотношений между Церковью и государством. В то же время в истории этот идеал осуществлялся не часто, если вообще осуществлялся. Поскольку церковно-государственные взаимоотношения - явление двустороннее, то исторически указанная идеальная форма могла быть выработана лишь в государстве, признающем Православную Церковь величайшей народной святыней, иными словами, в государстве православном. Причем, если в государстве, где Православная Церковь имеет официальный статус, связанный с особыми привилегиями, существуют такие религиозные меньшинства, права которых вследствие этой привилегии ущемлены, то трудно говорить о том, что церковно-государственные отношения урегулированы идеальным образом. Поэтому, очевидно, лишь монорелигиозное, моноконфессиональное православное государство может без ущерба для справедливости и общего блага своих граждан строить отношения с Церковью идеальным образом.

Во избежание смешения церковных и государственных дел и для того, чтобы церковная власть не приобретала мирского, светского характера, каноны возбраняют клирикам брать на себя участие в делах государственного управления. 81-е Апостольское правило гласит: «Не подобает епископу, или пресвитеру вдаватися в народныя управления, но неупустительно быти при делах церковных». О том же говорится и в 6-м Апостольском правиле, а также в 10-м правиле Седьмого Вселенского Собора.

Святые каноны воспрещают священнослужителям обращаться к государственной власти без дозволения церковного начальства. Так, 2-е правило Сардикийского Собора гласит: «Аще который епископ, или пресвитер, или вообще кто-либо из клира без соизволения и грамот от епископа области, и наипаче от епископа митрополии, дерзнет пойти к царю: таковой да будет отрешен и лишен не токмо общения, но и достоинства, какое имел… Аще же необходимая нужда заставит кого идти к царю: таковой да творит сие с рассмотрением и с соизволением епископа митрополии и прочих тоя области епископов, и да напутствуется грамотами от них». Модели взаимоотношений между Православной Церковью и государством формировались как на основе церковных представлений об идеале таких отношений, так и на основе исторической реальности.

Внимательный взгляд на историю Церкви, Ее реакцию на предлагаемые жизнью, обществом, вопросы, даст нам картину, как пишет Церковь Сама о Себе и Своей роли в обществе. Как наиболее близким нам по содержанию выступает IV век, время Иоанна Златоустого, когда Древняя Христианская Церковь, подобно РПЦ в 20 веке, из прежде гонимой превращается в легальную со средней или максимальной степенью поддержки. До этого в продолжение трех веков (или 70 лет) Церковь существовала как государство в государстве, гонимая им, по словам В.В. Болотова «все-таки была независима от него в своей внутренней жизни, в своем устройстве». Но с обращением имп. Константина Великого ситуация изменилась в корне церковной истории того времени. Сократ писал: «С тех пор, как литераторы сделались христианами, он них начали зависеть дела церковные…». Император теперь собственной волей созывал Вселенский Собор и своей рукой утверждал их, после чего они «приобретали силу законов в Римской империи». Характеризуя последствия соединения Церкви и государства, В.В. Болотов отмечает как следствие «некоторую зависимость представителей Церкви от представителей государства, что тяжело сказалось на развитии церковной жизни, но, что интересно, «неблагоприятное исходило не столько от государства, сколько от Церкви. Последняя, в ее представлениях, и сменах оказалась менее подготовленной к этому новому союзу; реагировало на государство с меньшей энергией и правильностью, чем это следовало бы ожидать, имея в виду трехвековое геройское существование ее при самых неблагоприятных внешних обстоятельствах». Интересно, первое, что замечает Церковь при Ее легализации – это падение нравственности, при массовом притоке прихожан. Свт. Иоанн Златоуст с горечью констатирует: «Из числа столь многих тысяч нельзя найти более ста спасаемых, да и в этом сомневаюсь». Таким образом, это слияние, прежде всего, затронуло основную задачу Церкви – спасение Своих членов. У авторов того времени мы не найдем развитую теорию взаимоотношения Церкви и государства. Это слияние Церковь восприняла как должное, только у блж. Августина были разработки, приведшие впоследствии к появлению доктрины «двух мечей», согласно которой «обе власти церковная и государственная, одна непосредственно, другая опосредованно восходят к Римскому епископу». В Восточной Церкви на эту тему можно найти ответы и у Иоанна Златоуста. Он, как и блж. Августин поставляет власть выше светской, становясь даже на позиции противления в случае принижения Церковных прав. «Получивший священство есть более властный блюститель над землей … нежели носящий багряницу … надо отказаться скорее от жизни, чем от прав, которые уделил Бог свыше в жребий этой власти». Очевидно, что в системе Иоанна Златоуста, как выразителя мнения той эпохи императорская власть подчинена и зависима по отношению к Церкви. Причем это мнение поддерживают и императоры. И поддерживали государственными указами некоторые Церковные традиции, как, например, почитание страстной седмицы, превращая тем самым империю в Церковь. В свою очередь Церковь не нарушала существующего строя и своим авторитетом одухотворяла законы империи, проповедуя подчинение властям уже «за благоговейных страх перед Богом установлением их», чтобы не шло все «без порядка и разбора». Таким образом, император в представлении того времени, выразителем которого явился Иоанн Златоуст, был лишь одним из членов Церкви, в Которой все равны. Должный сообразовывать законы империи с церковными, чтобы остальные члены Церкви, и он сам могли подчиняться его повелениям.

В Византии были выработаны основные принципы церковно-государственных отношений, зафиксированные в канонах и государственных законах империи, отраженные в святоотеческих писаниях. В своей совокупности эти принципы получили название симфонии Церкви и государства. Суть симфонии составляют обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и взаимная ответственность без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой. Епископ подчиняется государственной власти как подданный, а не потому, чтобы епископская власть его исходила от представителя государственной власти. Точно так же и представитель государственной власти повинуется епископу как член Церкви, ищущий в ней спасения, а не потому, чтобы власть его происходила от власти епископа. Государство при симфонических отношениях с Церковью ищет у нее моральной, духовной поддержки, ищет молитвы за себя и благословения на деятельность, направленную на достижение целей, служащих благополучию граждан, а Церковь получает от государства помощь в создании условий, благоприятных для благовествования и для духовного окормления своих чад, являющихся одновременно гражданами государства.

В 6-й новелле святого Юстиниана сформулирован принцип, лежащий в основе симфонии Церкви и государства: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода. Потому мы прилагаем величайшее старание к охранению истинных догматов Божиих и чести священства, надеясь получить чрез это великие блага от Бога и крепко держать те, которые имеем». Руководствуясь этой нормой, император Юстиниан в своих новеллах признавал за канонами силу государственных законов.

Классическая византийская формула взаимоотношений между государственной и церковной властью заключена в «Эпанагоге» (вторая половина IX в.): «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства». Ту же мысль находим и в актах Седьмого Вселенского Собора: «Священник есть освящение и укрепление императорской власти, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным».

Классическая византийская симфония в Византии не существовала в абсолютно чистой форме. На практике она подвергалась нарушениям и искажениям. Со стороны государственной власти не один раз Церковь оказывалась объектом цезарепапистских притязаний. Суть их заключалась в том, что глава государства, царь, претендовал на решающее слово в устроении церковных дел. Помимо греховного человеческого властолюбия у таких посягательств, всегда воспринимавшихся Церковью как незаконная узурпация, была еще и историческая причина. Христианские императоры Византии были прямыми преемниками языческих римских принцепсов, которые среди многих своих титулов имели и такой: pontifex maximus - верховный первосвященник. Эта традиция, в ослабленной форме, время от времени проявлялась и в действиях некоторых христианских императоров. Всего откровеннее и опаснее для Церкви цезарепапистская тенденция обнаруживалась в политике императоров-еретиков, в особенности в иконоборческую эпоху.

У русских государей, в отличие от византийских василевсов, не было наследия языческого Рима. Поэтому симфония церковной и государственной власти в русской древности осуществлялась в формах более правильных и церковных. Впрочем, отступления от нее также имели место, хотя в одних случаях носили индивидуальный характер (тираническое правление Иоанна Грозного), в других имели характер более мягкий и сдержанный, чем в Византии (например, в столкновении царя Алексея Михайловича с патриархом Никоном).

Взаимоотношения между государственной властью и Православной Церковью составляли стержень политической системы Российского государства. В допетровской России царская власть была ограничена не только традиционным, обычным правом, но и принципиальной независимостью от царя высшей церковной власти - освященного Собора и патриарха. Несколько попыток московских государей узурпировать власть над Церковью явились лишь посягательством на норму, на право, а нормой все-таки оставалась симфония, суть которой с лапидарной ясностью была сформулирована Большим Московским Собором 1666-1667 гг.: «Да будет признано заключение, что царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх – церковных, дабы таким образом сохранилась целой и непоколебимой во век стройность церковного учреждения».

С вступлением на Всероссийский престол Петра Великого началась новая эпоха в истории Русской Церкви. Патриаршество как институт было упразднено, а высшим органом церковного управления с 1721 года стал Святейший Правительствующий Синод. В 1723 году Константинопольский Патриарх Иеремия III признал новый орган церковного управления в России действительным, а в своей грамоте назвал Святейший Синод «возлюбленным о Господе братом». Святейший Синод был подчинен императору Всероссийскому. Согласно указу царя Петра I от 11 мая 1722 года, Синод состоял из архиереев и обер-прокурора, который был поставлен для надзора за работой Синода. «Обер-прокурор – есть представитель государственной власти в Святейшем Синоде и посредствующее лицо между Синодом, с одной стороны, и верховной властью, а так же центральными государственными установлениями с другой, – пишет священник Т. Тихомиров, – В ведении обер-прокурора кроме некоторых учреждений при Святейшем Синоде состоят прокуроры синодальных контор и секретари духовных консисторий, через которых он следит за исполнением законных постановлений по духовному ведомству. Обер-прокурор назначается и увольняется Высочайшим именным указом, по делам своей службы отвечает только перед государем. В ряду государственных высших сановников он сравнен с министрами».

Таким образом, в эту эпоху государственная власть подвергает церковную жизнь жесткому контролю. Соборы уже не созываются, так как Святейший Синод считается малым собором и действует не только как орган высшей церковной власти, но и как правительственное учреждение. Святейший патриарх Кирилл (Гундяев), рассуждая по этому поводу, замечает: «В XVII веке… с развитием национального церковного законодательства, все более суживается практическое значение византийских норм, даже до субсидиарного (вспомогательного) источника права. В Российской империи источниками церковного права служили: 1) императорское церковное законодательство (высочайшее повеление и именные указы по церковному ведомству, высочайше утвержденные указы и определения Святейшего Синода и доклады обер-прокурора); 2) указы и определения Святейшего Синода; 3) государственное о Церкви законодательство. Первостепенное значение имели: Регламент, или Устав, Духовной Коллегии (25.01.1721), Устав духовных консисторий (27.03.1841), Устав духовно-учебных заведений (1884), Положение об управлении Церквами и духовенством военного и морского ведомства (12.04.1890).В Своде Законов Российской империи касались тех или иных сторон церковной жизни: в т. IX (законы о состоянии) – законы о белом и черном духовенстве, в т.XII (устав строительный) – законы о построении церквей и так далее».

Петр лишь довел до крайности служение Церкви интересам государства, полностью подчинив православие политическим выгодам императорской власти. Добился он этого ценою грубых канонических нарушений, запретив после смерти патриарха Адриана выборы нового первосвятителя, а в 1721 году учредив правительствующий Синод, для работы в котором светской властью назначались духовные лица (с целью надзора за деятельностью Синода император создал должность обер-прокурора). Петр не только подчинил церковь имперской бюрократии, но и оторвал ее от общего движения российской национальной культуры, а духовенство превращалось в замкнутую социальную касту. Петр был классическим тоталитаристом. Главной чертой в его реформах, как пишет Г. Флоровский, было не западничество, - западниками были и его отец, и брат его Федор, и сестра Софья, и все ведущие государственные мужи конца 17 века. Главная суть реформ была в их тоталитарном характере, в стремлении Петра поставить все и вся на службу государству, лишить человеческую личность и общественные структуры любых признаков автономии. Он просто усовершенствовал Московское служилое государство, да прибавил к этому всеобщему закрепощению Церковь, превратив ее из партнера государства по образу византийской симфонии (сколь бы эфемерно ни было это партнерство в эпоху Московского царства, нарушение партнерства государством в допетровское время воспринималось именно как нарушение, а с ликвидацией патриаршества Петром то, что было нарушением, стало «нормальным» и законным порядком), в слугу, по подобию протестантской Пруссии, создав из России полицейское государство. Оно серьезно было подорвано реформами Александра Второго и еще глубже «манифестом 17 октября» 1905 года, но остатки этого полицейского государства просуществовали до февраля 1917 года, а затем расцвели под властью большевиков, о чем Петр мог только мечтать.

Система Петра, касающаяся отношений Церкви и государства, восходила к двум источникам. Одним их них был законодательный образец, существующий в протестантских государствах. Другой источник представляла собой византийская традиция в том виде, как она была истолкована древней Московией. Реформа Петра 1721 года не разрушила московскую версию византийской традиции. Петр просто адаптировал ее в соответствии с собственными идеями и насущными политическими требованиями. Поэтому как Православная церковь, так и российское государство, настойчиво подчеркивали религиозный и мистический характер царской власти, что продолжало находить отклик в народном мышлении не только после 1721 года, но и вплоть до революции 1917 года.

Царь принимал участие в важнейших событиях церковной жизни не потому, что имел право управлять Церковью, но потому, что был обязан покровительствовать ей в качестве «православного самодержца». Два фактора способствовали сохранению такого положения вещей. Во-первых, «самодержавие» царя никогда в Москве не было законодательно определено. Во-вторых, существовал предел в отношении Православной Церкви, которого никто не мог переступить, даже царь. Кроме того, каким бы влиянием он ни пользовался в жизни Церкви, внутренне она оставалась полностью автономной, управляемой Поместным Собором. Образ царя дает дополнительную черту московско-византийского наследия. Он был живым символом христианской царской власти, вверенной ему Богом, получая прямую и непосредственную связь с богом через церемонию миропомазания.

До Петра I служение Богу и Церкви сознавалось и носителями государственной власти, и всем русским народом как высший смысл и высшая цель самого существования государства, как конечное основание для всякого государственного деяния. После Петра правительство России ставило перед собой вполне секулярные, вполне автономные от религиозной санкции цели, а привилегированный статус Православной Церкви, ее «господствующее» в сравнении с другими религиозными общинами положение находило себе оправдание уже только в том, что Православие, согласно Основным законам Российской империи, являлось вероисповеданием государя и большинства его подданных. В российское законодательство вошло положение о главенстве императора в Церкви. Восходит оно к «Акту императора Павла о престолонаследии». В «Акте…» говорится о невозможности восшествия на Российский престол лица, не принадлежащего к Православной Церкви. Соответствующее место включает в себя и усвоение российскому государю статуса главы Церкви: «Когда наследство дойдет до такого поколения женского, которое царствует уже на другом престоле, тогда предоставлено наследующему лицу избрать веру и престол, и отрещись вместе с наследником от другой веры и престола, если таковой престол связан с законом, для того что государи Российские суть главою Церкви, а если отрицания от веры не будет, то наследовать тому лицу, которое ближе по порядку». Это положение о невозможности занимать Российский престол особе, не принадлежащей к Православной Церкви, повторяет соответствующее место из завещания императрицы Екатерины I, составленного в 1727 г.: «Никто никогда Российским престолом владеть не может, который не греческого закона».

Для православного канонического правосознания допустима лишь такая интерпретация положения о главенстве императора в Церкви, которая подразумевает возглавление и представление императором сословия мирян, но не епископата. В таком смысле и интерпретировалось соответствующее положение в канонической и юридической литературе XIX в. большинством авторов. Так, А.Д. Градовский в своем толковании 42-й статьи «Основных законов» писал: «Права самодержавной власти касаются предметов церковного управления, а не самого содержания положительного вероисповедания, догматической и обрядовой стороны… Таким образом, компетенция верховной власти ограничивается теми делами, которые вообще могут быть предметом церковной администрации, т.е. не предполагают актов, по существу своему принадлежащих органам Вселенской Церкви, Вселенским Соборам». Некоторые авторы, однако, настаивали на том, что, хотя император и не может издавать законов о вере, устанавливать догматов, ему, однако, принадлежит в Церкви полнота власти, в том числе и законодательной. Так, Н.С. Суворов писал: «Император законодательствует в Церкви, поскольку она есть юридический порядок, основанный на традиционном Православии, не изменяя этого традиционного Православия и не внося в него новых догматов, но регулируя церковную жизнь в духе этого Православия». По интерпретации П. Е. Казанского, «Император – не посторонняя Православной Церкви государственная власть, но именно глава Церкви… По наиболее распространенному воззрению, государь император наследует в этом отношении власть византийских императоров».

Позднейшая трагедия отмены патриаршества Петром I была логическим завершением застарелого разлада отношений светской и церковной власти. Двоевластие не может быть терпимо ни в каком организме, в том числе и в государстве. Существовавшая конструкция при Синодальном периоде настолько противоречила духовным традициям страны, жизненному укладу большинства людей, что «могла функционировать лишь в условиях постоянной поддержки со стороны государства». Пиком этой системы стало царствование Николая I, когда взаимоотношение Церкви и государства обрели законодательный характер, что отразилось в своде законов 1832 года. Православие юридически признавалась господствующей религией, что могло поддерживаться только силовым путем, одновременно увеличивая зависимость Церкви от государства. Логика развития таких взаимоотношений требовала создания на месте Святейшего Синода соответствующего министерства, но это было не возможно. Поэтому вместо этого усилилась власть обер-прокурора. При Протасове (1836 – 1855гг.) Синод уже утратил связь с императором помимо обер-прокурора. Завершилось это созданием подобия министерства – «Ведомства православного исповедания», Св. Синод превратился в сугубо совещательный орган. Уродливость такого положения не могла быть не замечена, но «Церковь, (как Институт) и государство в России были слишком тесно связаны друг с другом». Единственным положительным моментом для нас было всколыхнувшиеся внимание прогрессивных мыслителей на эту проблему, давшие нам варианты ответов и осмыслений, пик которых приходится на XIX в. Но зависимость была и обратная, К.П. Победоносцев писал: «Отделение Церкви от государства было бы гибелью для Церкви и для государства в России». Поэтому государство, по замечанию другого обер-прокурора Извольского, «подавляя самостоятельность Церкви … старалось усиливать ее внешний блеск». И хотя Церковь искала свободы от государства, в тех условиях это было невозможно, т.к. вело к разрушению религиозной опоры власти подрывая «идеологический базис» на котором была основана империя.

К началу 20 века согласно Основным законам Российской империи первенствующей и господствующей в стране признавалась православная вера. Ее верховным защитником и блюстителем правоверия считался император, «в церковном управлении действовавший посредством Святейшего Правительствующего Синода». В свою очередь Святейший Синод ведал всеми делами Церкви, касавшимися «как духовного, так и мирского чина людей». Обер-прокурор Святейшего Синода являлся «блюстителем за исполнением законных постановлений по духовному ведомству»; он представлял доклады Синода императору и объявлял его повеления Синоду. Синод со дня своего образования стал орудием политической воли светской власти, в 19 столетии окончательно превратившись в исполнителя решений государства. По словам митрополита Евлогия (Георгиевского), «приниженность Церкви, подчиненность ее государственной власти чувствовалась в Синоде очень сильно», а «обер-прокурор направлял деятельность Синода в соответствии с теми директивами, которые получал. Синод не имел лица, голоса подать не мог. Государственное начало заглушало все». Примат светской власти полностью подавлял свободу Церкви, а долгая безгласность и подчиненность государству создали в Синоде не свойственные православным началам навыки «решать дела в духе внешнего, формального церковного авторитета, непререкаемости своих иерархических постановлений». Совершенно очевидно, что даже сугубо внутренние дела Церкви подлежали рассмотрению государственной власти.

Процесс огосударствления Православной церкви к 20 веку практически завершился. Церковь была интегрирована в государственную систему, как одно из учреждений «полезных государству» и предназначенных «служить его целям». Русская Церковь, внешне став административным учреждением («ведомством православного исповедания»), исполняла законодательно возложенные на нее функции. Православное духовенство вело запись актов гражданского состояния; предоставляло разнообразные сведения для земств, статистических и архивных комитетов, других гражданских и военных ведомств; осуществляло сбор пожертвований на различные нужды и в многочисленные благотворительные общества; занималось призрением неимущих и незащищенных слоев населения. На «ведомстве православного исповедания» лежала обязанность управления не только духовными учебными заведениями, но и низшими мужскими и женскими училищами, начальными школами. Не могли обходиться без священнослужителей российская армия и флот, пенитенциарные учреждения того времени. Одновременно Церковь исполняла обязанности мировоззренческой и нравственной цензуры.

Обер-прокуроры, возглавлявшие Синод в пореформенный период (после 1905 года), по-разному понимали природу самодержавия и православной церковности. Но на практике деятельность каждого из них обернулась для синодального присутствия, по выражению епископа Евдокима (Мещерского), очередным «аракчеевским веком». В основе всех обер-прокурорских программ, являвших собой образец мировоззрения высшей бюрократии, лежало представление о первенствующей роли государства в делах церкви, и все они были проникнуты стремлением сохранить неограниченное самодержавие. Поэтому на наш взгляд нельзя согласиться с Г.Фризом в том, что программа обер-прокурора Синода во второй половине XIX в. была либо либеральна, либо консервативна. Она всегда была последовательна в своем консерватизме. После отставки К. П. Победоносцева «престиж обер-прокурорской власти значительно уменьшился». Новейшие исследования показывают: «на закате самодержавия синодальная система не только не могла контролировать «государственную деятельность иерархов», но даже, по большому счету, не принималась ими в расчет». Не в последнюю очередь это было связано с сохранением коллегиального принципа работы синодального присутствия, делавшего власть обер-прокурора Синода менее устойчивой, чем министерская. Особенности в протекании процесса правового оформления института обер-прокуратуры Синода были обусловлены общим кризисом самодержавия после отмены крепостного права. Синодальное управление в России не имело оснований в учении и канонах православной церкви. В атмосфере открытой критики наследия графа Н.А.Протасова и неканоничности церковной реформы Петра I самодержавие уже не могло игнорировать этот факт в истории православной церкви, своего ближайшего союзника и опоры. В пореформенный период ни один проект, закреплявший за обер-прокурором права министра в отношении к присутствию Синода, не продвинулся дальше стадии обсуждения.

Каков бы ни был в императорскую эпоху относительный вес Церкви с одной стороны и государства с другой, обе силы были тесно взаимосвязаны. Государство оказывало полную поддержку Православной Церкви различными путями. Православие было господствующей верой в империи и пользовалось монополией в праве на религиозный прозелитизм. Оно осуществляло цензуру религиозного содержания всех книг. Епископы направляли духовенство для участия в заседаниях земских учреждений самоуправления. Губернаторы должны были действовать как «светская рука» Церкви во имя борьбы православия против ересей. Но, самое главное, Церковь пользовалась материальной поддержкой государства. Это стало необходимо после того, как церковная земельная собственность была секуляризирована в 1764 году. Лишенная своих традиционных средств существования и, не отыскав никаких новых, Церковь нашла в поддержке со стороны государства единственную альтернативу. Церковь отплачивала государству, поддерживая царя и его правительство. Такая верность по отношению к государству имеет очень древнюю традицию, ибо, как напоминает нам статья 4 Основных законов 1906 года, она укоренена в словах из Послания апостола Павла к Римлянам (13:5 «И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести») и безусловно следует византийской традиции, получившей отражение в церемонии коронации императора. Но система, установленная в 1721 году, добавила такие черты, которые не восходили ни к раннему христианству, ни к византийскому обычаю. Они сделали Церковь частью российской политической системы, что стало вполне очевидно в словах клятвы, которую Церковь давала перед всем православным населением при восшествии на престол каждого нового монарха. Эта клятва включала обязательство информировать власти обо всем, «что может наносить вред или ущерб интересам Его Императорского Величества», и отвращать всякую возможную опасность. Более того, от священников требовалось сообщать полиции информацию о заговорах против императора или готовящихся покушениях на него или его правительство, даже в том случае, если эти сведения были получены на исповеди («на духу»). Совершенно ясно, что такое требование было не каноничным. От епархиальных властей и благочинных закон требовал, чтобы дезертиры, бродяги и лица без паспортов не находили убежища в деревнях их юрисдикции. Духовенство должно было провозглашать императорские манифесты, постановления и указы в храмах, и Церковь должна была использовать свой авторитет, чтобы заставить молчать или, во всяком случае, ослаблять всякую оппозицию правительству.

Накануне работы Поместного Собора 1917-1918 годов РПЦ находилась в состоянии серьезного кризиса. Оценивая дособорное состояние Церкви, И. Соловьев замечает, что такое положение вещей имело в своей основе утвердившиеся в результате реформ Петра нарушения канонического строя Церкви, тесную зависимость ее от государственной власти, доходящую в отдельных случаях до прямого диктата со стороны последней, попрание начал соборности в церковной жизни и утрату церковной свободы. Видимым проявлением этого неблагополучия являлось падение религиозности населения, постепенная утрата иерархии своего прежнего авторитета в обществе. Это неблагополучие тревожило многих представителей духовенства и церковной общественности, часть из которых, наблюдая за ростом негативных тенденций в церковной среде, стремилась бороться с недугами путем обличения, не осознавая, что эти средства недостаточны для отпавших из церковной ограды. Другая часть стремилась исправить положение через «обновление Церкви», осуществление реформ, направленных на восстановление канонического бытия Русской церкви, утверждение начал соборности церковного управления, освобождение Церкви из слишком тесных объятий государства. Далеко не все участники движения участники движения за церковное обновление того времени имели реформаторский пыл, присущий послеоктябрьскому обновленческому расколу. Среди дореволюционного обновленческого движения было немало сторонников церковной свободы, ратовавших за восстановление патриаршества и созыв церковного Собора. Конечно, и здесь были различные оттенки во мнениях, и даже диаметральная противоположность во взглядах. Были «христианские социалисты» и мечтатели об открытии «новой церкви Святого Духа». Однако их влияние на церковную жизнь оставалось не столь значительным. О существовании их мы знаем большей частью благодаря близости некоторых их представителей к органам либеральной печати. Надвигалось страшное для Церкви и для всей России время. Февральская революция, свержение православной монархии, роспуск «старого» Святейшего Синода, давление со стороны государственной власти на Церковь, вмешательство во все церковные дела.… В связи с этими переменами уже в начале 1917 года «о статских и иных советниках в России не было и помину».

Анализируя основные принципы церковного управления в синодальный период, необходимо указать, что упразднение патриаршества и учреждение нового, неизвестного до этого, коллегиального органа управления явилось грубым нарушением 34 апостольского правила, которое повелевает: «епископам всякого народа подобает знать первого из них, признавать его как главу и ничего превышающего их власть, не творить без его разрешения; творить же каждому только то, что касается его епархии и мест к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо так будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святой Дух».

Подчинение «безглавого» Синода светским властям стало другим антиканоническим шагом. Как свидетельствует А. В. Карташев, Члены Синода были обязаны давать следующую, оскорбительную для архиерейской совести, присягу: «Исповедую же с клятвою крайнего судию Духовной сей Коллегии быти самого Всероссийского монарха государя нашего всемилостивейшего».

Более двух столетий Русская Православная Церковь велением Российских монархов должна была управляться антиканоничным Коллегиумом под императорским началом. За весь Синодальный период, не было созвано ни одного Поместного или Архиерейского Собора, что негативно отражалось на церковной жизни отдельных епархий, приходов и монастырей, находящихся на территории огромной Российской империи. «Каноническая ущербность Синодальной системы, порожденные ей острые вопросы епархиальной церковной жизни, лишение Православной Церкви государственной защиты в результате Манифестов о свободе совести 1905 – 1917 годов и связанная с этим необходимость преобразований приводят к осознанию почти всеми в Церкви безотлагательного созыва Поместного Собора» – пишет священник Т. Тихомиров.

С ликвидацией монархии и падением Российской империи начался новый период в развитии Русского церковного законодательства. С целью преобразования, реставрации патриаршества, разработки нового Устава и разрешения многих наболевших недоуменных вопросов был созван в 1917 году Поместный Собор Русской Православной Церкви. «Собор явился результатом единственного в своем роде за всю историю Русской Православной Церкви соборного процесса, – считает владыка Кирилл, – вовлекшего в свободную и творческую дискуссию выдающихся представителей иерархии, клира, монашествующих и мирян. В том, что касается церковного управления, Собор стремился максимально выразить основы Православной экклесиологии и каноники в подобающих внешних структурах. Церковь получила, коллегиальные, выборные и представительные органы управления. С четким разграничением прав и обязанностей всех звеньев и уровней церковной администрации. В частности, устанавливалась регулярность созыва Поместного Собора и ответственность перед ним Патриарха и органов церковного управления Собор создал инструменты, призванные осуществлять в повседневной жизни Церкви принцип соборности. Не смотря на то, что решение Собора не были претворены в практику, они всегда воспринимались церковным сознанием как особо авторитетные, имеющие некий нормативный характер».

Церковь, ереси и светская власть на Руси в XIV – начале XVI вв. Кацва Л. А. , 2007

Ересь стригольников возникла в XIV в. в Новгороде и носила рационалистический характер. Стригольники: Осуждали нравы духовенства: «сии учители пьяницы суть, едять и пьють с пьяницами» . Осуждали духовенство за стяжательство, владение землями и крестьянами. Отвергали монашество. Отрицали поставление «по мзде» , то есть назначение священников за плату. Тем самым отвергали таинство священства, церковную иерархию и духовенство вообще.

Ересь стригольников Отвергая священство, стригольники считали, что совершать покаяние нужно, припадая к земле, быть учителем веры может любой, а другие таинства не нужны совсем. Епископ Стефан Пермский о стригольниках: «Таковы же беша еретицы, постницы, молебницы, книжницы, лицемерницы, пред людьми чисти творящеся: аще бо бы не чисто житье их видели люди, то кто бе веровал ереси их? » Преподобный Стефан Пермский Сделайте вывод об образе жизни еретиков

Ересь стригольников Стефан Пермский о стригольниках: «Изучисте словеса книжная, яко суть сладка слышати хрестьяном» . Стефан Пермский: «Всяк бо, почитаа книжная писаниа без смирения и кротости, ища кого укорити чем, и тем впадаеть в ересь» . «Не для того для дал Христос Евангелие в мир, чтобы почитая его, смотрити того слова, чим бы кого укорити» . Преподобный Стефан Пермский

Ересь стригольников Стефан Пермский: «Не достойно есть слушати стриголниковых учеников никакову хрестьянину, да не будеть осужен в вечную муку» . В 1375 г. в Новгороде «стриголников побиша, дьякона Микиту и Карпа простьца и третьего человека его, и свергоша их с мосту» . Казнь стригольников в Новгороде в 1375 г.

Ереси на Руси и в Европе? Что объединяет стригольников с западноевропейскими еретиками XIII–XIV веков? Каковы различия между стригольниками и западноевропейскими еретиками XIII–XIV веков? Чем они вызваны?

Ереси на Руси и в Европе È Как и европейские еретики, стригольники были, в основном, горожанами. Взгляды тех и других основывались на рационализме. È Так же, как вальденсы и катары, стригольники критиковали нравы духовенства. È Как и лолларды, они считали, что человек не нуждается в посреднике для общения с Богом, а потому отрицали священство. Ê В отличие от крестьянско-плебейских еретиков Европы, стригольники не выдвигали социальных требований. Для этого русский город был еще недостаточно развит.

Новгородско-московская ересь ² Ересь возродилась в Новгороде во 2 -й половине XV в. Еретиков возглавили священники Денис и Алексей. ² Новгородские еретики XV в. пытались «разумом познать веру» . Они не признавали догмат о триединстве как противоречащий разуму. ² Отрицали священство и церковную организацию (каждый человек – храм Божий). ² Отвергали святость икон (Как из не святых досок, красок, кистей, усилиями не святого иконописца получатся святые иконы?). ² Церковь обвинила их в отпадении от православия и переходе в иудаизм.

Новгородско-московская ересь Гонителем еретиков выступил новгородский архиепископ Геннадий. Вожди ереси Денис и Алексей бежали в Москву, где служили в кремлевских соборах. К ереси примкнули государевы дьяки Федор и Иван Волк Курицыны. Покровительствовала ереси невестка Ивана III Елена Стефановна. Архиепископ Геннадий

Новгородско-московская ересь Иван III долго относился к ереси терпимо Еретики осуждали монастырское землевладение, а Иван III хотел изъять церковные земли в казну. Великий князь Иван III Геннадий и его сторонники в борьбе против ереси взывали к опыту испанской инквизиции, что позволяло обвинять самого архиепископа в «латинской ереси» .

Церковный собор 1490 года В 1490 г. церковный собор проклял еретиков. Иван III согласился на проведение собора, так как его беспокоили связи новгородских еретиков с Литвой. Прение с еретиками на соборе 1490 г. Но он не выдал придворных еретиков, а новгородских еретиков не подверг «градскому» наказанию, а просто отправил к Геннадию

Казнь новгородских еретиков В Новгороде еретиков посадили задом наперед на лошадей, надели им на головы «шлемы берестяны остры, яко бесовскыа, а венци соломены, с сеном смешаны, а мишени писаны на шлемах чернилами “Се есть сатанино воинство”. И повеле водити по граду и сретающим их повеле плевати на них и глаголати: “Се врази Божии и христианстии хулители”» . Берестяные шлемы были сожжены на головах еретиков. Большинство подвергнутых пытке вскоре умерли. Московские еретики в результате собора 1490 г. не пострадали

Церковь и еретики Борьба с ересью продолжалась Важнейший соратник Геннадия – игумен Иосиф Волоцкий, непримиримый борец против ереси и всякого религиозного свободомыслия. Иосиф Волоцкий: «Ныне и в домех, и на торжищех, и на путех вси сумнятся, вси о вере пытають!» Сторонники Геннадия и Иосифа Волоцкого – иосифляне Преподобный Иосиф Волоцкий

Церковь и еретики Иосиф Волоцкий: «Грешника или еретика руками убити или молитвою едино есть» . «Подобает еретика и отступника не токмо осуждати, но и проклинати, царем же и князем и судиям земским подобает сих в заточение посылати и казним лютым предавати» . Преподобный Иосиф Волоцкий

Иосифляне Иосифо. Волоколамский монастырь. Современный вид Иосифляне защищали право монастырей владеть землей и крестьянами: «Святители и монастыри грады, и села, и земли держали. И на всех соборех святых отец не запрещено святителям и монастырям земель держати и не велено недвижимых стяжаний церковных ни продати, ни отдати» .

Иосифляне и светская власть Возражая против покушений на церковные земли, иосифляне доказывали, что власть церкви выше светской. «Елико от Бога духовное достоинство предположено есть, того ради болши достоит повиноватися власти духовной, неже мирской» Архиепископ Геннадий «Повесть о белом клобуке» , составленная в окружении Геннадия, утверждала: белый клобук архиепископа, полученный от папы Сильвестра, «честнее царского венца» .

Иосифляне и светская власть Иосиф Волоцкий: царь, который противится церкви – «не божий слуга, но диавол и не царь, но мучитель» , а потому ему не надлежит повиноваться. Священство – выше «царства» . Это – идеология сильной воинствующей церкви Преподобный Иосиф Волоцкий

Сказание о князьях Владимирских В ответ на «Повесть о белом клобуке» при дворе Ивана III было написано «Сказание о князьях владимирских» . Светская власть заявляла о происхождении московских государей от Августа-кесаря. Шапка Мономаха Символом преемственности стала «шапка Мономаха» , якобы переданная императором Константином Мономахом своему внуку Владимиру Мономаху.

Нестяжатели Противниками иосифлян выступили нестяжатели – последователи старца Нила Сорского. Они утверждали, что монахи должны питаться трудами рук своих или милостыней «христолюбцев» , а селами не владеть: «не точию не имети владениа, но и не желати то стяжати» . Преподобный Нил Сорский

Нестяжатели Будучи противниками ереси, нестяжатели возражали против расправ над еретиками. Старец Герман: «Не подобает нам судити никого ни верна, ни неверна, но подобает молитися о них, а в заключение не посылати» . Митрополит-нестяжатель Зосима: «Достоит еретиков проклятию предати и сослати на покаяние, зане мы от Бога не поставлены на смерть осуждати, но грешныя обращати к покаянию» . Преподобный Нил Сорский

Нестяжатели Заволжские старцы-нестяжатели – Иосифу Волоцкому: Икона преподобного Нила Сорского «И ты господине, старче Иосифе, сотвори молитву, да иже недостойны еретицы и грешницы, то земля их пожрет» . «И ты, господине Иосифе, почто не испытаешь своей святости – не связа Кассиана архимандрита своею мантиею, донеже бы он сгорел, а ты в пламени его, связа, держал? И мы бы тебя, яко единого из трех отрок из пламени вышедша, приняли!»

Историки XIX века о Русской церкви XVI века Направления религиозной мысли Ортодоксы (иосифляне) Либералы (нестяжатели) Ультралибералы (еретики)

Собор 1503 года Собор 1503 г. запретил вдовым попам священствовать, инокам и инокиням жить в совместных монастырях, святителям – взимать мзду за поставление священников. За нарушение запрета на мзду архиепископ Геннадий был смещен и отправлен в московский Чудов монастырь. Изгнание Геннадия из Новгорода в 1504 г.

Собор 1503 года Монах-схимник. Современный рисунок По окончании собора Иван III «восхоте у митрополита и у всех владык и монастырей села поимати и вся к своим соединити» . Нестяжатели поддержали великого князя: «не достоит чернецам сел имети» . Иосифлянское большинство собора грозило посягающим на церковные земли проклятием, ибо «стяжания церковная – Божия суть стяжания» . Иван III отступил, отказался от планов конфискации церковных земель.

Разгром московской ереси Церковный Собор 1503 г. Отказ от планов секуляризации церковных земель Падение Елены Волошанки Еретики не нужны государю Еретики лишаются покровительства Решение великого князя примириться с иосифлянами и разгромить ересь. Церковный Собор 1504 г.

Собор 1504 года В 1504 г. церковный собор приговорил еретиков к казни: «И сожгоша в клетке диака Волка Курицына, да Митю Коноплева, да Ивашка Максимова, а Некрасу Рукавову повелеша язык урезати и в Новгороде Великом сожгоша его. И архимандрита Кассиана Юрьевского сожгоша, иных многих еретиков сожгоша, а иных в заточение разослаша, а иных по монастырям» Казнь Ивана Волка Курицына

Иосифляне и светская власть После соборов 1503 и 1504 гг. иосифляне сближаются со светской властью и тесно сотрудничают с ней. Иосиф Волоцкий: «Божественныя правила повелевают царя почитати, а не сваритися с ним, и древние бо святители не дерзаху сие творити» . В 1531 г. церковный собор осудил лидера нестяжателей князя-инока Вассиана Патрикеева за утверждение, что «не велено сел монастырем держати» . Вассиан умер от голод в заключении в Иосифо-Волоколамском монастыре

Теория «Москва – третий Рим» После примирения светской власти с иосифлянством оформилась теория «Москва – III Рим» Автор – старец Псковского Елеазарова монастыря Филофей Первый Рим пал из-за ересей. Второй Рим – Константинополь – пал из-за Флорентийской унии. Третий Рим – Москва – стоит вечно. Четвертому Риму не бывать

Теория «Москва – III Рим» Москва объявлялась законным наследником Византии. Московский государь – главным защитником православия. Возвышались и государь, и церковь. Печать Ивана III. XV век

В среду 5-го октября вечером на греческом острове Родос открылся III Международный общественный форум "Диалог цивилизаций".

Доклад Б. А. Филиппова на III Мировом общественном форуме "Диалог Цивилизаций"

Конец ХХ века привел к кризису казавшихся незыблемыми политических институтов и переосмыслению многих вчера еще непререкаемых политических истин. Прежде всего, начался отказ от европоцентризма, приведший к пониманию законности существования иных, кроме западноевропейской, моделей развития. Этот процесс затронул и представления о созданной в Западной Европе "идеальной модели" взаимоотношений религиозных институтов с государством. Я имею в виду "модель разделения" или отделения церкви от государства.

Пересмотр устоявшихся представлений в этой сфере был подготовлен всем предшествующим развитием обществознания, начиная от религиоведения, истории Европы (прежде всего средневековой) и истории Церкви и заканчивая политическими дисциплинами.

Для нашей темы существенным оказался пересмотр самой истории возникновения и развития современного западноевропейского государства как института, автоматически повлекший за собой изменение точки зрения на характер его отношений с Церковью. Прежде всего, возник вопрос о времени возникновения современного противопоставления светского и религиозного, и, следовательно, о времени осознания в современных нам смысловых категориях характера взаимоотношений между сторонами.

Историки и философы права уже в середине ХХ века пришли к выводу, что в нашей европейской цивилизации государство (в современном смысле этого слова) окончательно сформировалось только в период между концом 18 и первой половиной 19 века. На это время приходится и возникновение современных демократических институтов и современных политических теорий (и понятий), в рамках которых сегодня описываются модели отношений между Церковью и государством. Тем самым для описания и понимания существовавших до возникновения современного государства моделей отношений между светской и духовной сферами (а не только властями) необходим другой понятийный аппарат, чем, к примеру, распространенные в обществоведении модели цезаропапизма или папацезаризма.

Другим важным открытием стало установление тесной связи между началом процесса формирования современного западноевропейского государства и началом процесса секуляризации. Истоки этих процессов относятся к XI в., к началу борьбы между Римскими первосвященниками и христианскими императорами за главенство над христианским миром (так называемый спор об инвеституре).

И здесь мы приходим к осознанию того существенного факта, что до начала этого ограниченного во времени и пространстве конфликта, христианский мир (как и мир любой религии) не знал никакого разделения на светское и сакральное. Для верующего христианина существует только один мир во главе с Христом. К примеру, отвергнув прямое правление Бога через посредство Судий и попросив себе царя, древние евреи не усомнились в единстве мира, и не создали двух параллельных систем власти и права. Этот мир был един и у римлян-язычников и у христиан. Когда Юстиниан в своей знаменитой 6 новелле написал о священстве и царстве, он имел ввиду разделение функций, а не христианского мира. Не было речи и о главенстве над Церковью, поскольку христианский мир воспринимался как единое целое, неделимое на империю и Церковь.

Об этом пишет в хорошо известном (историкам) фрагменте Стефан из Турне (VII в.):

"В том самом граде, и под управлением того же самого короля были два народа и два образа жизни, две власти и две юрисдикции. Градом этим является Церковь, королем же Христос. Два народа - это два порядка в Церкви: духовенство и миряне. Два образа жизни - это духовный и телесный. Две власти - это священническая и королевская. Две юрисдикции - это законы человеческие и Божественные".

В соответствие с этими представлениями в средних веках вершиной социального сообщества было не национальное королевство, а всеобщее единство христианского народа, для которого королевская власть была только светским инструментом, а король указанным Небесами стражем и защитником. В рамках этого неделимого и возглавляемого Христом мира произрастала Церковь как зерно Царства Божьего на Земле.

Как пишет известный немецкий юрист и философ Эрнст-Вольфганг БЈкенфЈрде, "этот порядок был "христианским" не только в том смысле, что христианство составляло признанную основу политического порядка; он сам по себе, в своей субстанции сформирован был сакрально и религиозно, был святым порядком, который охватывал все сферы жизни, без разделения на то, что "духовное" и то, что "светское", на Церковь и государство. Священная Империя не была продолжением традиций римской империи, хотя и связывала себя с ней: она жила христианской теологией истории и эсхатологией, была Империей христианского народа, формой существования ecciesia и как таковая была включена в дело осуществления на земле Царства Божьего и отражения зла в настоящем Эоне. Император и папа не были представителями светского или духовного порядков, оба находились скорее внутри ecciesia как носители различных служений? (ordines), император как эконом и опекун (protector) христианства, личность в равной степени хиротонисанная? и святая (novus Salomon) как папа: они вместе отождествляли res publica christiana как религиозно-политическое единство.

У Юстиниана царь - блюститель и защитник веры, но не первосвященник. Разделение сфер царства и священства четко разграничено. Их взаимное согласие (симфония) рассматривается как условие достижения общественного блага. Как справедливо заметил прот. Валентин Асмус, "очень неверно было бы понимать Юстинианову "симфонию священства и царства" как симфонию церкви и государства". Речь идет не о государстве, а только о христианском императоре. И это понимание Церковь хранит всю свою историю. Не идет в новелле речь и о Церкви (см. Восточное понимание Церкви как "люда Божия"). По словам прот. Валентина Асмуса, "похоже, этому понятию соответствует здесь слово "человечество". Смысл этого отождествления в том, что все человечество призвано, по мысли Божией, объединиться в единую церковь Христову и единую Римскую империю, где "царство", сконцентрированное в личности императора, будет занимать господствующее положение в отношении пяти патриархов и прочих представителей священства".

На Западе этот мир был подвергнут разрушительной атаке в середине 11 века. Выступив в борьбу за "свободу Церкви", Римские первосвященники отделили Церковь от единого и до тех пор неделимого порядка, фактически способствовав разрушению единство христианского мира. До тех пор единый он был расколот дважды. Во-первых, он раскололся на Западную и Восточную Церкви, а, во-вторых, на сакральное и мирское (дав начало процессу секуляризации). При чем последний раскол затронул исключительно Западную Европу, положив начало формированию обреченной на дальнейшее раскалывание западноевропейской (католической) и еще столетиями сохранявшей незыблемым самосознание единого христианского мира византийской (православной) цивилизациям. Хранителями единства мира в Византии, а затем в Византийском содружестве наций было многочисленное и влиятельное монашество.

И хотя основания западноевропейской цивилизации, как и еЈ самосознание, по-прежнему оставались христианскими, всЈ еЈ последующее развитие - это история формирования независимых от заботы и опеки Церкви областей. Прежде всего, из-под влияния Церкви выделились: светская власть, светское право и политическая, защищающая права светских государей мысль. Следующий удар по единству западной христианской цивилизации нанесла Реформация. Возникнув как движение по восстановлению утраченного единства, она только усугубила раскол.

Вызванные Реформацией религиозные войны породили проблему религиозных меньшинств, религиозных прав и свобод. Само понятие "мир", которое прежде означало "жизнь в Истине", стало означать состояние без (гражданской) войны. Происходит формирование национальных государств, в которых воля монарха определяет церковную принадлежность его подданных. Да и сама Католическая церковь выйдет из реформационных бурь с новым самосознанием. Не государство при своем строительстве будет копировать Церковь и ее традиции, а Церковь начнет копировать светское государство, не скрывая даже подчеркивая это. Как сказал о Церкви кардинал Беллармин: "Она точно также видима как королевство Франция или республика Венеция". Она организована наподобие светских монархий, а Римский первосвященник - это подлинный король. Эту точку зрения еще в ХХ веке защищал кардинал А. Оттовиани.

Из этой новой ситуации вырастает богословски оформленное представление о взаимной независимости католической Церкви и государства. В богословии Церковь и государство начинают трактоваться как "совершенные общества". С этим не согласны светские правоведы, утверждающие, что только государство является совершенным обществом. В протестантизме разрабатывается правовое обоснование подчиненности Церкви светской власти (Пуффендорф). Идея, оказавшая большое влияние на развитие европейского права.

И хотя европейские монархи по-прежнему демонстрируют свою принадлежность к христианской Церкви, и в протестантских, и в католических странах Церкви и религиозные союзы постепенно ставятся (в правовом отношении) наравне с государственными органами. Этот процесс в Западной Европе нашел свое завершение в середине 18 века, затронув и православную Россию, где во имя сохранения социального мира, начиная с царствования Петра I, официально провозглашается веротерпимость.

Иная по своим основаниям сформировалась модель отношений России. Это модель единого мира, где единственным царем является Царь Небесный, а священство (духовенство), с одной стороны, и царство (монарх), с другой - вместе, но каждый по своему служат Богу. Сто лет перерыва этой традиции не столь уже большой отрезок времени, чтобы Русская Православная Церковь (духовенство и верующие) могла эту модель забыть и отбросить.

Но до тех пор, пока в Европе сохраняются монархии, идея неразрывности христианского мира (хотя бы в одной отдельно взятой стране) формально сохраняет свою силу. Монарх по-прежнему внутри Церкви, и в этом качестве он обладает правами эконома и защитника Церкви и ее догматов. Только переход к республиканскому правлению освобождает Церкви от давно себя изжившей модели взаимоотношения. Светская власть вновь как в римскую эпоху обрела черты Кесаря, модель отношения с которым прописана в Евангелии

"Отдавайте кесарево - кесарю, а Божие Богу" (Мф. 22, 21).

Смысл этого ограничения власти кесаря кесаревым проявляется при определения того объема принадлежащего кесарю, отдавать которое христианам заповедал Христос. Прежде всего, следовало ответить на вопрос о сущностном или позитивном (конструктивном) смысле мирской власти и государства (иначе не было бы смысла отдавать ему что-либо). Для нашей темы существенным является выработанное в первые века христианской истории отрицательное отношение к любым формам абсолютизации государства и понимание его, прежде всего, как носителя (фактора) общественного порядка (в противоположность анархии).

Основу этого почитания порядка составляло выработанное ветхозаветной традицией понимание порядка как "мира в народе", единства общества, согласно которому Бог скорее простит страшный грех идолопоклонства, чем гражданский раздор, "разделение сердец", братоубийство как смертный грех.

Именно во имя сохранения порядка как "мира в народе", христиане обязаны были быть, и хотели быть лояльными гражданами. При этом не было речи об определении формы правления или характере государственного устройства. Ничего не говорилось и о характере отношения государства к христианам. Исходили из того, которое существовало: (антихристианской) империи.

Древняя и восточная Церковь не переставала молиться за империю и быть верной ей". Об этом свидетельствуют дошедшие до нас тексты раннехристианских апологетов, например Оригена, "Против Цельса", в который он называл христиан "солью государства". Осуждались лишь ложь идолослужения и многобожия.

На этой принципиальной основе позднее выросли "дуализм целей и функций между религиозным и светским обществами" и христианская традиция конструктивного сотрудничества Церкви и верующих с любым (в том числе и с нехристианским) государством. На этой основе поколения христиан превратились не только в законопослушных и лояльных граждан, но и в убежденных государственников, ежедневно возносящих молитвы "о властех и воинстве ея". Форма правления, как казалось, принципиального значения не имела.

Конец ХХ в. засвидетельствовал кризис значительной части общепринятых в западной цивилизации с 19 в. идей вместе с выражающими и отражающими их институтами. Продолжающийся процесс распада традиционных структур и границ (социальных, возрастных, биологических), на протяжении тысячелетий определявших поведение человека в обществе и пространстве, угрожает европейской цивилизации анархией. Другие цивилизации этим процессом затронуты в гораздо меньшей степени. Полагаю, что в этом коренится одна из причин меняющегося на глазах отношения к религии и Церкви. Эти институты - это практически все, что западная цивилизация сумела сохранить более или менее неизменным за историю своего развития. Нельзя же всерьез верить, что гарантом сохранения существующего порядка будут наемные армия и полиция, а не, как это было на протяжении тысячелетия, объединенные верой и любовью граждане. Или, что единство человеческого рода будет достигнуто на основе процесса экономической глобализации, а не сознания более высокого порядка.

Федор Прокофьев

http://www.radonezh.ru/analytic/articles/?ID=1340

Вопрос о соотношении светской и церковной властей был одним из важнейших в политической жизни Русского государства XV-XVII вв. С ним была тесно связана борьба иосифлян и нестяжателей. В XVI в. господствующее иосифлянское направление в русской церкви отказалось от тезиса о превосходстве церковной власти над светской. После расправы Грозного над митрополитом Филиппом подчинение церкви государству казалось окончательным. Однако ситуация изменилась в годы Смуты. Авторитет царской власти из-за обилия самозванцев и череды клятвопреступлений пошатнулся. Авторитет же церкви, благодаря патриарху Гермогену, возглавлявившему духовное сопротивление полякам и принявшему от них мученическую смерть, ставшей важнейшей объединяющей силой, возрос. Еще больше возросла политическая роль церкви при патриархе Филарете, отце царя Михаила.

Властный Никон стремился возродить то соотношение светской и церковной властей, которое существовало при Филарете. Никон утверждал, что священство выше царства, поскольку представляет Бога, а светская власть - от Бога. Он активно вмешивался в светские дела.

Постепенно Алексей Михайлович стал тяготиться властью партриарха. В 1658 г. между ними произошел разрыв. Царь потребовал, чтобы Никон не именовался впредь великим государем. Тогда Никон заявил, что не желает быть патриархом "на Москве" и уехал в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь на р. Истре. Он рассчитывал, что царь уступит, но ошибся. Напротив, от патриарха потребовали сложить полномочия, чтобы можно было избрать нового главу церкви. Никон ответил, что не отказывался от сана патриарха, а не желал быть патриархом лишь "на Москве".

Отстранить патриарха не мог ни царь, ни церковный собор. Только в 1666 г. в Москве состоялся церковный собор с участием двух вселенских патриархов - антиохийского и александрийского. Собор поддержал царя и лишил Никона патриаршего сана. Никон был заключен в монастырскую тюрьму, где умер в 1681 г.

Разрешение "дела Никона" в пользу светской власти означало, что церковь не могла впредь вмешиваться в государственные дела. С этого времени начался процесс подчинения церкви государству, который завершился при Петре I ликвидацией патриаршества, созданием Святейшего Синода во главе со светским чиновником и превращением Русской Православной церкви в государственную церковь.

На что следует обратить внимание при ответе:

• · Необходимость церковной реформы в середине XVII в. с точки зрения установления единообразия богослужения.
• · Стремление светской и церковной властей провести исправление книг и обрядов по греческим образцам ради укрепления ведущей роли Московского государства в православном мире.
• · Сочетание социальных и сугубо религиозных мотивов в возникновении старообрядчества.
• · Консервативный характер идеологии раскола.
• · Противостояние Никона с Алексеем Михайловичем является последним открытым конфликтом церкви с государственной властью, после которого речь идет лишь о степени подчиненности церкви светским властям.
• · О соловецком восстании следует говорить также в связи с темой 26 "Народные восстания в России в XVII в.".

Карта Таро.

Доктрина «двух мечей» была сформирована в конце V столетия Папой римским Геласием (Gelasius ) (492-496 гг.). В то время верховные понтифики еще покорялись решениям византийских императоров. Геласий укреплял приоритет церкви и господство над всеми епископатствами. Но он полагал, что полномочия не должны находиться в одних руках, даже самого Папы римского. В руки двух властей - светской и религиозной - возложены полномочия. И у каждой власти есть своя сфера деятельности, в соответствии с этой теологической системой. У религиозной власти есть функция сдерживания и контроля за светскими правителями. У монархов есть свои задачи, вытекающие из их божественного предназначения.

Священная Римская империя в Средние века воплощала концепцию государства Августина, согласно которой даже светские и рутинные аспекты деятельности государства ― охрана мира и порядка, контроль за мерами, весами и монетами ― относились к религиозным основам. В этой ситуации Священная Римская империя всегда находилась под косвенным контролем со стороны Ватикана. Ватикан не стремился к прямому правлению, но к контролю за деятельностью государственной власти. Тот император, который отрицал право церкви контролировать его деятельность или стремился ограничить объем этого контроля, оказывался в ситуации, когда его правлению отказывали в легитимации. Дамоклов меч обвинения в ереси и отрицания власти церкви всегда висел над императорами Священной Римской империи, и несмотря на их влияние, большинство из них было вынуждено подчиниться диктату Ватикана.

Требование Римских пап основывалось на концепции, согласно которой государственные полномочия рассматривались как всего лишь инструментальные. Согласно этой концепции, государственная сфера ― это всего лишь инструмент, который должен быть ограничен. Те критерии, согласно которым измеряется правление монарха, находятся в руках у церкви. В обязанности церкви входит указывать на каждое нарушение христианских критериев со стороны светского правления. Таким образом, римская курия видела себя как инструмент критики государственных органов, а императоры никогда не оспаривали это право со стороны верховных понтификов. Однако существовал давний и затяжной спор по поводу полномочий римских пап критиковать и контролировать правителей, по поводу пределов вмешательства церковников в государственные дела.

Папа Григорий VII (1073-1085), клюнийский монах, итальянец из Тосканы Гильдебрант, выступил против продажи церковных должностей (симонии ). В основных политических положениях Клюнийской реформы и свода «Диктата папы» он утверждал, что нет судьи на земле, который мог бы судить Папу римского. Он также утверждал, что верховный понтифик может отлучить императора от церкви и даже сместить императора с престола, если тот не раскается. Он полагал, что Папе римскому можно снимать с вассалов клятву преданности сеньору, и тем самым папство ставило себя на место светских правителей.

Ответ Генриха IV (1050-1106) был не менее категоричен, хотя в этом ответе не было попытки отрицать само папское господство. Но Генрих IV не признавал папское доминирование, так как ее толковал Григорий VII. «Король правит по милости Божьей и корону империи получил из рук Иисуса. В соответствии с учением отцов церкви, ни один человек не обладает властью осудить короля, и только Бог нам судья; нельзя сместить его с трона, если он не еретик…»

Но возникает проблема: кто уполномочен установить ересь, и кто может применить санкции по отношению к еретику? Должна ли подчиниться политическая сфера рассуждениям и критериям, автономным по отношению к самой политической сфере? Императоры, а вслед за ними новые национальные короли, стали постепенно утверждать, что церковь является частью государства и у нее нет своих критериев. Правители стали утверждать, что можно лишь рассматривать государственные поступки в контексте самой политической деятельности. Римские папы также пошли на крайности и дошли до изменения смысла доктрины двух мечей. Они стали рассматривать политическую сферу с ее повседневными делами, как подчиненную самим папам.

Римский папа Бонифаций VIII (1294-1303), в миру Бенедетто Гаэтани, был весьма высокомерен. Но непомерная спесивость свидетельствовала о его слабости как политика. Поэтому никто не чувствовал к нему ни страха, ни уважения. В 1302 г. Бонифаций издал буллу Unam Sanctum в защиту духовенства, которое обирал король Франции Филипп IV. «В руках церкви два меча: один в руках священника, а другой в руках короля, сражающегося по приказу священника. Один меч подчинен другому, а светская власть должна быть подчинена власти религиозной. Если светская власть отойдет от правильного пути, то будет осуждена религиозной властью, а если ошибется верховная религиозная власть, то Бог ей судья, а не человек. Подчинение римскому священнику (папе) обязательно для каждого человека» . Вскоре посланник французского короля Гийом де Ногарэ отвесил ему оплеуху. Восьмидесятилетний папа не выдержал потрясения, потерял сознание и умер.

На Западе церковная традиция противопоставления церковной и светской властей привела к поиску процедур и институтов, сдерживающих произвол государства в Новое время, а традиция феодальных отношений сеньора-вассала привела к теориям общественного договора. Несколько иначе дела обстояли в Восточной Римской империи. Дуализм церковной и религиозной властей был чужд для греко-ортодоксальной и православной церкви. Патриарх и митрополит назначался сами императором. «Цезаропапизм» превратил церковь в придаток государства. В греко-ортодоксальной церкви не образовался принцип возможного ограничения полномочий правителей.

Вместе с этим читают:
Реформация
Дипломатия Ватикана
Сантаяна о христианстве